Максим Никулин: Мы возвращаемся к советскому цирку

Директор Цирка на Цветном бульваре, сын легендарного Юрия Никулина Максим Никулин рассказал о проблемах современного российского цирка

Каждый новый сезон для него как экзамен. Перед публикой, перед цирковым сообществом. Тогда, 15 лет назад, чуть ли не ставки принимали: на сколько месяцев задержится у руля цирка Никулина его сын Максим. Теперь, понятно, этот вопрос неактуален, и все равно скептических голосов хватает. Приходится удивлять.

Максим Юрьевич, чем удивлять будете?

- Удивлять, во-первых, будем темой: у нас программа тематическая - 90 лет со дня образования Советского Союза. Поэтому мы возвращаемся к советскому цирку и показываем тот цирк, которым все мы гордились и который все мы помним.

- Каким образом? Реанимируете номера, которые ушли вместе с советским цирком?

- Не только. Во-первых, Россия и непосредственно наш цирк представлены всего лишь одним номером в программе, все остальное - это номера из бывших союзных республик. То есть мы хотим напомнить всем, что в свое время мы жили дружно и правильно. Цирк так жить продолжает, он в принципе так всегда и жил - в цирке нет разделения по национальностям, по вероисповеданию. Увы, сегодня между нашими уже независимыми государствами есть проблемы, которые, как мне кажется, кто-то инициирует, преследуя определенные политические и финансовые цели. Но нас это не волнует, мы все равно вместе. Поэтому будут действительно уникальные номера: быки и медведи из Грузии, морские животные из Армении, кошки из Киргизии, собаки из Прибалтики:

- Какой-то зоологический интернационал. Вообще вы ностальгирующий человек?

- По хорошему - да, по плохому - нет. Наверное, больше всего я ностальгирую по ощущению того, в какой стране жил. А я жил в великой стране. Наверное, нас зомбировали, убеждали в этом, но все равно было такое ощущение, и была дружба. Реальная - не дипломатическая, не натянутая, а настоящая. Я не хочу ничего идеализировать. Конечно, были вопросы, сложности, но не было конфликтов, не было того, что есть сегодня, не было доведения до абсолютного абсурда, до вражды. Сегодня есть вражда, а это неправильно.

- Может, вы смотрели на ту страну из некоего «аквариума» - жили все-таки не в простой семье? Может, из ваших окон все казалось ярче, солнечнее, зеленее?

- В простой семье я жил, и из моих окон ничего зеленее не казалось. Да, наверное, из окон детей членов Политбюро все виделось по-другому. Но я никогда не жил на привилегированных условиях - у нас было ровно то, что было у всех других. И круг общения, в общем-то, был достаточно приземленный. Мы жили, как все.

- Так называемые кухонные разговоры в вашем доме были?

- Нет. В моем детстве у нас была коммунальная квартира, и кухня общая - там особо не поговоришь. Однако в квартире у нас была самая большая комната, там часто по вечерам собирались те люди, благодаря которым, наверное, я сегодня такой: дядя Женя Евтушенко, дядя Витя Некрасов, дядя Булат Окуджава, тетя Белла Ахмадулина. И для нас с братом самое большое счастье было, когда о нас забывали. Это довольно часто случалось, мы сидели тихо в уголке до 2-3 часов ночи и все впитывали. Тогда все было по-другому, все пребывали в какой-то эйфории - оттого, что что-то тронулось, форточка открылась. Нет, у нас не было тогда диссидентских разговоров. У нас их и потом не было. Папа мой, который вступил в партию в 1941 году, хоть и не был никогда правоверным коммунистом, но определенные правила игры, в рамках которых все мы существовали, он соблюдал. Да, привозил из-за границы и Солженицына, и Бродского, и мы читали. Но не помню, чтобы были какие-то совместные обсуждения, а уж тем более осуждения.

- Юрий Владимирович был аполитичным человеком?

- Наверное. Не могу сказать, что его все устраивало, как, в общем, никого из людей достаточно продвинутых. Но он по крайней мере занимался своим делом и в политику не вмешивался. Папа считал, что от этой страны получил все, что она могла ему дать, и благодарность должна присутствовать. Но с другой стороны, он ни разу не участвовал в кремлевских концертах. Хотя и там его любили, фильмы смотрели. Но на концерты не приглашали.

- В свое время вам предлагали возглавить Росгосцирк. Почему не согласились пойти выше?

- Я могу сказать откровенно: у меня были сомнения и на самом деле присутствовало желание пойти чуть повыше, попробовать себя. Но с другой стороны, когда что-то приобретаешь, обязательно что-то теряешь. Мне кажется, я бы гораздо больше потерял. Эту должность мне предложил Михаил Швыдкой, который был тогда министром культуры. Я его спросил: «Михаил Ефимович, а какие возможности у меня будут? У меня будет карт-бланш?» Он от ответа ушел, и я понял, что карт-бланша не будет. Значит, я там реально ничего изменить не смогу. Вслед за моим отказом последовало назначение Давида Смелянского: восемь с половиной месяцев он проработал, потом его убрали. После этого, будучи опять у Швыдкого, я сказал: «Михаил Ефимович, вот видите, я же вас спрашивал тогда. Сегодня я бы оказался в положении Давида Яковлевича, который только начал что-то разгребать, и тут же его убрали. Мне это надо?» Сейчас у Росгосцирка новый руководитель - Фаина Романовна Халилова. Я ей пожелал всяческой удачи и как можно больше сил, потому что, если сегодняшний расклад сохранится, там, будь ты хоть десять раз Билл Гейтс, ничего сделать нельзя. Там нужно все в принципе начинать с нуля: формировать новую концепцию, набирать команду и работать, работать. Непаханое поле.

- Чего бы на ее месте сделали в первую очередь?

- В первую очередь аудит.

- А по творческой части?

- Нужно попытаться возобновить воспроизводство. Делать новые номера, новые аттракционы, привлекать людей: режиссеров, художников, композиторов. То, что было раньше, когда выпускалось по 60 номеров в год. Сегодня - два, может, три.

- Спрос, как известно, рождает предложение. Может, цирк сейчас не особо и нужен?

- Вопрос не ко мне. Спросите у любого человека, который приходит в цирк. Сейчас выбор, как провести досуг, огромный. А у нас в прошлом сезоне посещаемость была в среднем за 85%, то есть практически аншлаги. Значит, людям это надо, значит, это востребовано. Значит, этим нужно заниматься.

- Вы делаете благотворительные программы?

- Делаем, к сожалению.

- Почему к сожалению?

- Потому что это незаконно. Мы как коммерческая структура не имеем права на благотворительную деятельность, потому что могут быть претензии от налоговой из-за недополученной прибыли. У нас же все перевернуто - на Западе это поощряется, а у нас: Мы все равно, конечно, это делаем. И у нас есть фонд, который постоянно присылает нам своих подопечных: инвалидов, ветеранов войны, детей из интернатов. У нас есть свой интернат, который мы патронируем - это единственный в мире интернат с цирковым уклоном.

- У вашего отца был фонд помощи ветеранам цирка, насколько я помню.

- Он и есть, Фонд Никулина. Это и материальная помощь, и лекарства, и больницы, и операции, и похороны - люди пожилые все. И все это безумных денег стоит.

- Олигархи помогают?

- Никто не помогает. Естественно, отец в любом кабинете, в котором был, просил помощи. И все ему помогали: и банки, и инвестиционные компании, и какие-то частные структуры. Вот когда отца не стало, сразу все заглохли. Помню, кому-то позвонил, мне говорят: «Максим, вы поймите, мы помогали Юрию Владимировичу, а фонд ваш нам по барабану». Я прекрасно все понял, и у меня не было ни обиды, ни разочарования. Это жизнь, это люди...

Наше досье

Максим Никулин

родился 15 ноября 1956 года в Москве.

Сын великого актера и клоуна Юрия Владимировича Никулина.

Окончил факультет журналистики МГУ.

Работал на Центральном телевидении в программах «Время» и «Утро».

С 1997 года - генеральный директор и художественный руководитель Московского цирка Никулина на Цветном бульваре.