|
|
|||||||||
| |||||||||
|
Песня из склепа
Академик Александр Суворов: "Женщины, чтобы разделить судьбу, у меня никогда не было" "Инвалиды всех стран, умирайте!
Я снова чувствую себя студенткой. Сижу на спецкурсе профессора Суворова - единственного слепоглухого, который не только закончил МГУ и защитил диссертации - кандидатскую и докторскую, но еще ведет активную научную и творческую жизнь. Александр Васильевич сидит перед группой вместе с переводчиком Олегом, которого просто держит за руку. Иногда тот пишет - тактилирует в ладонь Александра Васильевича (то есть говорит специальным пальцевым - тактильным - алфавитом) вопросы аудитории. Но в основном парень "работает" камертоном - по малейшим, только одному ему заметным движениям Суворов чувствует, насколько интересно слушателям то, о чем он говорит. Первые несколько минут с трудом разбираю слова Александра Васильевича - как и все глухие люди, он говорит немного механическим голосом, без интонирования. Речь у него очень правильная и даже литературная, кажется, так говорили в светских салонах XIX века. Оглядываюсь на группу: студенты сидят тихо - кто просто слушает, кто что-то записывает в тетрадку. Но вскоре привыкаю к особенностям голоса и забываю обо всем на свете - настолько интересна лекция. Суворов рассказывает, что инвалидов нередко преследуют мысли о самоубийстве. И приводит себя в пример: - Я живу с суицидальным комплексом тридцать шестой год - это началось в марте 1974-го. В юности я ужасно тосковал по музыке, по живописи, архитектуре, простому человеческому разговору - всему тому, чего волею слепой, вернее, слепоглухой судьбы был лишен. Не мог смириться с тем, что оказался словно заживо погребенным в склепе. Безмерное одиночество окружало меня. Тяготила постоянная зависимость от внешней помощи, вечный страх потерять мать, вообще человека, который за тобой ухаживает. У многих инвалидов-колясочников те же проблемы… А временами наваливается самоедство: может, сам виноват в своих проблемах? - И как вам удалось справиться с этими тяжелыми мыслями? - спрашивает темноволосая девушка с первой парты. Олег быстро перебирает пальцами под рукой Суворова. - Мама. Она - главный человек в моей жизни, и я не мог наплевать ей в душу и уйти раньше нее. Жил только ради нее. Однако 4 февраля 1997-го она ушла. Кажется, я стал свободен… Но есть еще любовь к себе, к своему творчеству. Понял, пока я жив - будет жить и моя мама, во мне. Я нашел для себя отдушину, выход: в творчестве, в любви к маме, учителям, друзьям. Я решил, что не могу уйти, пока не написал главную книгу своей жизни… А в 2002-м у меня появился Олег, мой названый сын. Ему я посвятил около 70 стихотворений. Теперь я буду жить, пока нужен ему, пока он не встанет на ноги. Мы все заинтересованно уставились на Олега. Худощавый паренек немного смутился, но продолжал переводить вопросы студентов. - Как помочь таким людям, как вы, лучше адаптироваться в нашем обществе? - интересуется девушка с пирсингом. - Да перестаньте отделять нас! - неожиданно сердится Суворов. - Это искусственное деление людей на здоровых и инвалидов. Конечно, инвалидность надо учитывать как данность, но главное, что мы все из себя что-то представляем как люди, как личности! Знаете, я как-то переделал крылатые строчки Некрасова так: "Инвалидом можешь ты не быть, но человеком быть обязан". Александр Васильевич рассказывает о творческой реабилитации инвалидов. И снова пример из собственной жизни: - С детства любил фантазировать - только этим и спасался от безмерного одиночества, которое стремилось поглотить меня. Даже статью на эту тему написал - "Большая сказка"… Вообще книги помогают общаться на равных с выдающимися людьми, такими как Моцарт, Пушкин, Лермонтов, - беседовать, а иногда и спорить с ними. А что такого? - видимо, через руку Олега профессор почувствовал какое-то сомнение, пробежавшее по аудитории. - Они люди и мы люди. Суворов помолчал, и вдруг кто-то из студентов попросил: "Сыграйте нам, пожалуйста". Олег тактильно сказал это профессору. Александр Васильевич улыбнулся, аккуратно достал из футляра губную гармошку и заиграл грустную похоронную мелодию. - Сегодня 35 лет, как умер мой учитель и друг Александр Иванович Мещеряков. Благодаря ему и его коллегам из Академии педагогических наук СССР я и еще трое слепоглухих ребят смогли учиться в МГУ, а не прозябать полурастениями-полуживотными, какими до этого становились почти все слепоглухие, - объяснил он. Между прочим, в детстве слепому мальчику пророчили славу второго Чайковского - он был очень музыкальным ребенком. Ему купили баян, на котором Саша начал учиться играть, делая большие успехи… И в этот момент его настигла вторая беда - глухота. - Я почти не помню никаких зрительных образов, слишком рано (на четвертом году жизни) потерял зрение, - говорит Суворов. - Зато хорошо помню мелодии, которые слышал в детстве. Слуха я лишился уже в более сознательном возрасте, в девять лет. Мы жили рядом с кладбищем, и часто мимо нашего дома с оркестром несли людей хоронить, поэтому я эти мелодии и играю. * * * Вскоре лекция заканчивается, и некоторые студенты подходят попрощаться с Суворовым. По очереди садятся на стул рядом с учителем и говорят что-то в его большую теплую ладонь. Одна из девушек, Катя, рассказывает мне, что у них был курс тактилологии, поэтому они все могут общаться со слепоглухими. Профессор о чем-то подолгу говорит с каждой, шутит, просит, чтобы к следующей встрече студенты приготовили вопросы и для него. - Интересно вам работать со студентами? - спрашиваю у Суворова. - Очень. Меня интересуют молодые люди. Причем поштучно - их мысли, характеры, судьбы. Регулярно стал преподавать в вузе достаточно давно - с 1996 года, после того как защитил докторскую диссертацию. До этого и наряду с этим всегда работал с подростками, которых очень люблю. - В следующем месяце у ваших студентов будет зачет, вы строгий преподаватель? "Двойки" будете ставить? - "Двойку" учитель ставит прежде всего себе. Так что их у меня не будет, - улыбается Суворов. - Я эгоист, мне себя жалко. Ведь пересдача - это трата моего времени, а я его лучше на творчество, на общение с интересными ребятами потрачу. Олег выходит, чтобы принести Александру Васильевичу воды, и я сама медленно пишу на большой открытой ладони профессора вопрос. "Буквы, пожалуйста, пусть будут побольше", - просит он. - Вы любите говорить, что главная ваша должность - Детская Вешалка, а в своих стихах называете себя "игрушкой детской, обучающей". Часто ли сейчас общаетесь с ребятами? - вывожу на ладони тезки великого полководца огромные печатные буквы. - К сожалению, из-за проблем со здоровьем редко удается выезжать в лагеря, школы, детские дома. Хотя я обожаю общаться с детьми - их искренность, оригинальность мышления, доброта порой поражают. Только тут важно отличать детскость от инфантильности, которой страдают и многие взрослые. - Свое детство вспоминаете? - Школу слепых, куда я попал сначала, не люблю вспоминать - я там был изгоем. А по Загорскому детскому дому меня часто охватывает ностальгия. Знаете, кстати, что его новые корпуса были построены и благодаря мне. Я поднял скандал в прессе, что этот уникальный детдом давно стал тесен, а новые здания никак не строили, заложенный фундамент зарос сорняками - получился один из советских долгостроев. И меня услышали. Наверное, это была последняя крупная всесоюзная комсомольская стройка… - Скучаете по тому времени? - Кто же не вспоминает то время, когда был моложе и здоровее? - вопросом на вопрос отвечает Суворов, потом становится серьезнее. - Я в свое время принял всю эту коммунистическую идеологию за чистую монету, даже вступил в партию. Правда, думаю, идеи в ее основе лежали действительно высокие, правильные, просто потом это было выхолощено. Потому я сам продолжаю реализовывать эти идеи в своей жизни. Для меня коммунизм - это общество всеобщей талантливости. И я в своей жизни эту идею продолжаю воплощать. Жизнь Александра Васильевича сложилась так, как она сложилась, благодаря социальным экспериментам, через которые прошла наша страна. Из-за коллективизации и раскулачивания от крепкой и дружной семьи Суворовых остались только несколько малышей. Троюродные брат Вася и сестра Маша попали в разные детдома и долго даже не подозревали о существовании друг друга. Выросли, случайно встретились, полюбили друг друга, женились. И только когда в семье случилась трагедия: старший сын неожиданно ослеп, а затем и оглох, а младшие сын и дочь родились с психическими заболеваниями, родители выяснили, что они являются близкими родственниками. - Всем хорошим в жизни, всем, чего добился, я обязан маме, - говорит Александр Васильевич. - Когда я потерял зрение, она, простая женщина, всю жизнь проработавшая на железной дороге, с небывалой энергией принялась меня развивать. Благодаря ее заботам я попал в Загорский детдом, а после она даже поменяла большую квартиру на меньшую и переехала с двумя младшими детьми поближе ко мне. О маме профессор может рассказывать бесконечно, о том, как поддерживала она его все годы учебы, как потом сама заболела и уже из больницы следила за написанием кандидатской сына. Последние годы жизни, когда Мария Тихоновна тяжело болела, именно ее слепоглухой сын ухаживал за нею как за малым ребенком: носил на руках, мыл, кормил. - Когда действительно любишь, то все, что связано с любимым, - свято, - говорит Суворов. - Тогда даже каждодневный уход за человеком приносит радость. - А другие значимые женщины были в вашей жизни? - Нет, - вздыхает Александр Васильевич. - Женщин-друзей - сколько угодно, а так, чтобы разделить судьбу, - нет, никогда не было. * * * С бутылкой воды заходит в опустевшую аудиторию Олег, и я пишу на ладони профессора: - Как появился в вашей жизни Олег? - Еще в 1992 году узнал от своего друга, замечательного педагога Юрия Устинова, что есть программы усыновления, и признался ему, что давно мечтаю о сыне. Но, конечно, понимал, что для слепоглухого это нереально. Юрий Михайлович обещал что-нибудь придумать. Потом жизнь надолго нас развела - слишком далеко мы живем друг от друга. Хорошо, что теперь появилась электронная почта. Когда в 2001-м мы списались с ним по интернету, у Юрия Михайловича была группа учеников, которым он и предложил написать мне. Так у нас завязалась переписка с Олегом, его письма были интереснее всего. Ему тогда было 13 лет. Юрий Михайлович рассказывал о нем как о хлопотливом таком, заботливом подростке. О том, что он даже по ночам вскакивал, чтобы посмотреть, нет ли писем от меня. Однажды они с учителем были проездом в Москве. Я рвался на вокзал, чтобы встретиться, но из-за проблем со здоровьем не получилось. И вдруг они сами заходят ко мне. Меня поразила ласковость, какая-то повышенная деликатность Олега. Именно он предложил мне следующим летом поехать с ними в горную экологическую экспедицию по прокладыванию троп для спасателей и туристов в Туапсинском районе Краснодарского края. - Представляете, слепоглухому, да еще полупарализованному, с опорными проблемами - и по горам? - пожимает плечами Александр Васильевич, а потом с гордостью продолжает: - Но мне очень хотелось, и Олег так провел меня по маршруту, что никаких травм не было. Хотя было очень трудно. Но Олег еще в переписке выкинул лозунг: "А слабо провести по горам без травм?!" И сам же реализовал - мы спустились с гор целыми и невредимыми. Раз только ногу немного подвернул, но это и в Москве, на ровном месте случается. Про тот наш поход даже фильм сняли "Ежик - Зоркое сердце". Ежик - мое лесное имя, а "Зоркое сердце" добавил Устинов за лучшее, чем у других, понимание некоторых психологических проблем. После той экспедиции мы с Олегом подружились еще больше. Уже осенью того года я его впервые в письме назвал "Дорогой сынок Олежка". Это мамин стереотип обращения. Свои письма ко мне она всегда начинала именно так: "Здравствуй, дорогой сынок Саша". Я тем более позволил себе применить к Олегу это словосочетание, что мама вообще практически всех моложе себя называла - сынок, доча. А сейчас уж иначе его и не воспринимаю. Спрашиваю у Суворова разрешение на разговор с Олегом. - Пусть, пусть Олег расскажет вам свою историю, - кивает Александр Васильевич и открывает толстую белую книжку, набранную шрифтом Брайля, - петербургский литературно-художественный журнал с современной прозой. - У меня есть родители, они живут в Самаре, - говорит Олег. - Мама одобряет мою дружбу с Александром Васильевичем. Я познакомил его со своими родными, мама даже приезжала сюда, в Москву. Я здесь учусь на 4-м курсе психолого-педагогического университета. - Как вы из Самары попали в школу под Туапсе? - Еще дома, в 10 лет, я поступил в школу-лицей социальных спасателей Юрия Михайловича Устинова. Мы помогали сверстникам из неблагополучных семей, беспризорникам. Когда Устинов уехал из Самары в Туапсе, я не захотел расставаться и увязался за ним. Мама одобрила мое решение и отпустила в другой город. И вот однажды Юрий Михайлович сказал нам: "У меня есть друг, он слеп и глух, но он очень интересный, нестандартно мыслящий человек. Хотите ему написать?" Я долго колебался, потом все же решился написать. В его ответе я сразу почувствовал что-то родное, мы быстро подружились. Александр Васильевич тогда очень страдал от одиночества, после смерти матери он жил с сестрой, которая ухаживала за ним, но плохо это выдерживала, срывалась на него, третировала. - На каком языке вы общаетесь? - Тактильной речи Александр Васильевич научил меня за 40 минут. Она состоит из букв, как и обычное письмо. А вот жестовый язык, когда пишут не буквами, а знаками, обозначающими целые слова, мы не освоили, хотя знаю, что за границей некоторые слепоглухие разговаривают и на этом языке. Александр Васильевич, который попросил Олега переводить наш разговор, поясняет: - В любой стране, и в России тоже, свой жестовый (точнее, знаковый) язык. Просто я, позднооглохший, знаками не владею, используя в общении пальцевый - тактильный - алфавит. - Разница в возрасте не мешает вашей дружбе? - Что вы, с Александром Васильевичем всегда интересно! Мы много разговариваем на разные темы, обсуждаем прочитанные книги, посещаем его друзей, он меня культурно просвещает, например проводит экскурсии по Москве. - Как?! - Мы приезжаем в какое-нибудь интересное место - например, в Новодевичий или Донской монастырь, и Александр Васильевич рассказывает то, что читал, что знает об этих местах. Услышав об экскурсиях, Суворов добавляет: - Хорошо знаю эти места еще и потому, что на Новодевичьем кладбище похоронен мой духовный отец, философ Эвальд Васильевич Ильенков, а на Донском - мама и сестра. Я выкупил там рядом с ними ниши и для себя с младшим братом… Кстати, Олег является моим официальным опекуном. К сожалению, здоровье держится на сопливом честном слове - возможности выходить, ездить сейчас меньше, чем раньше. - Вы даже к этой ситуации подходите с юмором. - А как иначе? - удивляется Суворов. - Какие бы диагнозы ни свалились, надо реалистично смотреть на жизнь: чего бояться, ведь все там будем. Просто важно те дни, которые отмерены на этом свете, прожить достойно как личность, может быть, это звучит несколько высокопарно, но именно это и помогает мне жить, несмотря ни на что. Точнее, это мой выбор смолоду: жить, ни в коем случае не прозябать.
|
Дизайн и поддержка: Interface Ltd. |
|
Эти строки принадлежат самому известному в мире человеку из числа тех, кто не видит и не слышит. Академику, доктору психологических наук, лауреату многих наград. А еще - педагогу, писателю и поэту Александру Васильевичу Суворову.
