"А так как мне бумаги не хватило…" Памяти Василия Васильевича Налимова

"Ускользающая натура" , "последние из могикан", ... Так часто говорят об особой породе людей - представителях русской интеллигенции, на которых держалась и держится российская наука, культура и образование. Память об ушедших людях, представлявших собой яркое воплощение российской академической традиции, важна для сохранения нашего научного и исторического наследия - как часто замечают,  одна из особенностей нашей культуры - собираться на похоронах. Мы публикуем статью доктора биологических наук, профессора кафедры общей экологии биологического факультета МГУ Алексея Меркурьевича Гилярова, посвященную памяти математика, науковеда и философа Василия Васильевича Налимова. На фото, предоставленных Ж.А. Дрогалиной, В.В. Налимов после освобождения, Колыма, 1945 г.;  Парижский вокзал 1989 г.  

* * *

Посвящается моим нынешним студентам

«… а так как мне бумаги не хватило, я на твоем пишу черновике…» - пронзительные строчки Анны Андреевны Ахматовой вдруг вспомнились по поводу, вроде бы совсем не поэтическому. Писал черновик отзыва на какую-то статью, рукопись которой давно уже переслали мне из редакции одного уважаемого научного журнала. Статья никуда не годилась: амбиции автора перехлестывали через край, формулировки основных положений выглядели беспомощно, а описание эксперимента не выдерживало никакой критики. Короче, я вынужден был писать отрицательный отзыв, что никакой радости не доставляло.

Исписав страницу, перевернул её - и просто обомлел, увидев на обратной стороне листа аккуратно, явно на хорошем принтере, напечатанный текст. Собственно говоря, удивляться этому вовсе не следовало. Я же сам взял с кафедры целую стопку «обороток», чтобы писать на них черновик статьи и распечатывать промежуточные варианты. Удивило не наличие на обороте чего-то написанного, а  ЧТО там было написано. Читаю:

«… Европейская культура - это здание, построенное в каком-то бесконечномерном пространстве признаков. Свет, падающий на нас от Бога, отбрасывает в этом пространстве гигантскую тень. Она встает перед нами как вопрос: что есть Власть? Культура почти непроницаема для Света - за нею тень люциферова крыла.

Что есть Власть? Еще гностики понимали всю серьезность этого вопроса. Для них Власть - это охранение незнания. В земной жизни Христа было одно, по-настоящему большое искушение - искушение Властью …..»

Конечно, я сразу же догадался, кто мог быть автором этого случайно оказавшегося в нашей комнате текста. Только Василий Васильевич Налимов (1910 - 1997) - математик, специалист в области статистических методов, науковед, философ, мыслитель, объединявший в себе подходы гуманитария и естественника. Обстоятельства сложились так, что в последние годы жизни Налимов работал на нашей кафедре, а сейчас его бывшие сотрудники, и прежде всего вдова учёного, Жанна Александровна Дрогалина, готовят издание его трудов. Нет ничего удивительного в том, что какие-то странички распечатки попали мне под руку.

Но случайная находка почему-то не отпускала. Она пустила мысль по дорожке воспоминаний, заставила подойти к книжной полке, начать листать те книжки Василия Васильевича, которые у меня были (некоторые с драгоценными для меня дарственными надписями). А я и раньше знал, что стоит только раскрыть наугад в каком-либо месте книжку Налимова, как обязательно попадётся что-то тебя останавливающее, заставляющее задуматься. Вот и сейчас открыл где-то на середине «Спонтанность сознания» (М.: Прометей, 1989) - и снова не мог оторваться:

« … Непонимание - это не есть неверное понимание, ибо понимание не может быть верным или неверным. Оно просто должно иметь место. Понимание - это приближение понимаемого текста к самому себе путём порождения фильтра понимания, приближающего чужой текст, чужую смысловую ориентацию к своей собственной. Понимание - это способность найти в чужом тексте своё, или, может быть, серьёзнее, - найти самого себя новым в чужом …» (С. 130). Господи, как же всё верно и точно, и как неожиданно!

В.В. Налимов оказался последним русским интеллигентом, с которым мне выпало счастье быть знакомым. Он был типичным и одновременно - совершенно неповторимым представителем той особой породы людей, которой больше уже не существует[1]. И как раз недавно я рассказывал группе наших студентов о профессорах, которых успел ещё застать на биофаке в 1960-х годах. Среди них были настоящие интеллигенты. Сразу вспомнились: антрополог Яков Яковлевич Рогинский, зоологи-позвоночники (т.е. работавшие на кафедре зоологии позвоночных) Георгий Петрович Деменьтев и Владимир Георгиевич Гептнер, мой непосредственный руководитель в аспирантуре на кафедре зоологии беспозвоночных - Яков Авадьевич Бирштейн (к сожалению, очень рано скончавшийся).

Наверное, были подобные им люди и на других кафедрах, но я упоминаю только тех, с кем удалось хоть немного пообщаться. Позднее судьба свела меня с Георгием Георгиевичем Винбергом - выдающимся нашим гидробиологом, и тоже - настоящим русским интеллигентом.  

Все они уже давно ушли в мир иной, как ушло в небытиё и само понятие русской интеллигенции. Они вымерли подобно мамонтам или шерстистым носорогам. Возродить их невозможно, но если нам, представителям старшего поколения, выпало счастье их знать, то мы обязаны хотя бы попытаться о них рассказать. Даже осознавая очевидную неполноту и несовершенство наших рассказов.

Охарактеризовать «типичного» русского интеллигента вовсе не просто. Главное имеет тенденцию ускользать. Но всё же попробую. Надо только оговориться, что почти все представители интеллигенции, с которыми мне удалось соприкоснуться, были из мира науки. Так уж сложились обстоятельства. Но интеллигенты, конечно, были среди инженеров, художников, литераторов, музыкантов. В памяти сразу же всплыл облик Льва Николаевича Наумова - профессора Московской консерватории: он и его жена, Ирина Ивановна, были добрыми друзьями моих родителей (никого уже из них не осталось). Впрочем, никогда и нигде настоящие интеллигенты не были многочисленны - это надо подчеркнуть сразу.

Как правило, это были люди хорошо образованные, часто профессионалы высокого класса, но вовсе не обязательно выдающиеся. Как правило, они несли в себе большой запас гуманитарной культуры, знали иностранные языки, искусство, литературу. Но всё это не было решающим. Важным было совсем другое, а именно - неукоснительная приверженность неким базовым внутренним принципам. Эти принципы, определявшие всё их поведение, никогда не декларировались, да и сейчас перечислять их как-то неудобно. Но всё же на первое место я бы поставил два качества: абсолютную порядочность (честность по отношению к самому себе и окружающим) и внутреннюю свободу. С внутренней свободой (а она проявлялась даже в условиях полной несвободы сталинских тюрем) невольно сопрягалось и чувство собственного достоинства.

Вместе с тем - идущее еще с дореволюционных времён чувство вины перед обездоленными. «Богатым быть стыдно, если рядом есть бедные» - это не просто высказывание, а позиция, установка к действию. Она сохранялась и в советские времена. Поэтому, к примеру, совершенно не кажется удивительным, что выдающийся биолог, академик Николай Иванович Вавилов вдруг поддерживает первые работы молодого малообразованного агронома Трофима Лысенко. Это просто типичное поведение русского интеллигента.

Интеллигенция всегда была в оппозиции к власти. До революции - к власти царизма, после революции - большевизма. Конечно, в условиях тотальной слежки и мощнейших репрессий (достигших чудовищных размеров в сталинские времена) оппозиционные взгляды не могли быть выражены открыто. Но молчание и неучастие (например, отказ от предложения вступить в ряды ВКП(б) / КПСС) тоже многого стоили. Власти интеллигенцию никогда не любили. Власть советская поначалу просто её уничтожала, потом, стиснув зубы, терпела, но относилась всегда настороженно. Не могла смириться с её свободомыслием, даже понимаемым буквально - как свобода мысли[2].

Пытаясь дать обобщённую характеристику русского интеллигента, понимаю, что на самом деле все они были ярко выраженные индивидуумы, неповторимые личности. Каждый имел свой, присущий только ему стиль. Но даже на фоне этих ярких индивидуальностей Василий Васильевич Налимов занимал совершенно особое место. Он был в высшей степени необычен, и необычность эта завораживала. Мне кажется порой, что только благодаря нестандартности своего мышления (а иногда и поведения) ему и удалось пережить выпавшие на его долю тяжелейшие испытания. И не просто выжить, но и сохранить при этом неистребимый внутренний оптимизм и молодой задор (теперь бы сказали - «драйв»).

Он родился в Москве в 1910 г. Отец - этнограф, выходец из народа коми (из зырян, как тогда говорили), дважды арестовывался по 58-й, политической, статье, умер в тюрьме в 1939 г. Мать - врач-хирург. Она умерла от сыпного тифа, когда Василию было только девять лет. В 1929 г. Налимов поступает в Московский университет, на математическое отделение физико-математического факультета. Но на втором курсе вынужден подать ректору заявление о добровольном уходе из университета. Причина - конфликт с комсомолом: выступил на собрании против травли и исключения одного студента, у которого, как выяснилось, было не то социальное происхождение. Начинает работать во Всесоюзном электротехническом институте. При этом продолжает активно заниматься самообразованием и посещает отдельные лекции в университете. Помимо математики и других естественных наук интересуется философией и историей. Участвует в работе кружка анархистов, который существовал при музее Кропоткина.

В 1936 г. - первый арест, обвинение в антисоветской агитации и участии в анархо-мистической организации. Ссылка на Колыму, каторжный труд на лесоповале и на золотых приисках, на так называемых «торфах» - по снятию верхнего слоя наносов, под которым уже золотоносный слой. В нечеловеческих условиях от цинги и воспаления лёгких рядом непрерывно гибнут люди. Норму надо выполнять на 160%. Если меньше, то скудный паёк ещё уменьшается и сводится к 400 г. хлеба. При тяжелейшей физической работе на морозе долго на таком питании не протянешь. Вскоре наступает полное истощение и смерть.

Налимов видит всё происходящее вокруг и понимает, что не выживет. И тогда идёт на абсолютно неординарный шаг - объявляет о своем отказе выходить на работу. За это - карцер и расстрел. Но когда человек сам сознательно подводит себя под расстрельную статью, это вызывает по меньшей мере удивление. Ему велят написать объяснение. Он подробно пишет о нечеловеческих условиях, созданных в лагере. И вдруг - случайное совпадение, оказавшееся счастливым для Налимова. Именно в этот момент в лагерь нагрянула инспекция, выявившая огромную убыль людей (а скоро весна, и рабочая сила снова будет нужна на торфах). Судя по лагерным слухам, объяснительная записка Налимова попала проверяющему. Условия содержания заключенных меняются в лучшую сторону. Людей, бывших недавно в карцере, приходит осматривать врач. Увидев Налимова, он не стал его и прослушивать. Всё и так ясно. Василий Васильевич потом вспоминал, что, тогда сам, увидев себя без одежды, испугался: по сути, это был один скелет.

В 1941 г. его переводят в лабораторию при заводе горного оборудования, в нескольких сотнях километров от Магадана. Надо было чинить ломающуюся технику, отливать новые детали. Но специалистов катастрофически не хватало. Нужны были люди с физическим и химическим образованием, способные за счёт подручных средств решать то одну, то другую непростую техническую задачу. Потому и стали привлекать заключенных. Здесь степень свободы была уже больше. Время от времени Налимов даже публикует статьи о тех или иных технических усовершенствованиях в журнале «Колыма».

В 1943 г. срок заключения Налимова кончается. Его освобождают, но без права выезда с Колымы до конца войны. Через четыре года выезд разрешают, но вскоре следует арест по новому делу. Приговор - пожизненная ссылка в г. Темиртау Карагандинской области. Он работает там в лаборатории на металлургическом производстве и пишет статьи по спектральному анализу и методам статистики. Посылает их в журнал «Заводская лаборатория» - и их сначала публикуют. Потом вдруг до первого отдела в Москве доходит, что автор поражен в правах. На какое-то время его перестают печатать, но потом кто-то влиятельный в редакции добивается разрешения на публикацию статей Налимова. Разрешение дано, но с оговоркой - не более трёх статей в год (спустя много лет Василий Васильевич рассказывал об этом с нескрываемым юмором). Освобождение пришло только в 1953 г. после смерти «отца всех народов». В общей сложности он провёл в лагерях и ссылке 18 лет. Реабилитирован только в 1960 г.

В 1955 г. Налимов возвращается в Москву, работает во Всесоюзном институте научной и технической информации. Защищает кандидатскую, а потом и докторскую диссертацию. В 1960 г. выходит его книга «Математическая статистика при анализе вещества», а в 1965-м - «Статистические методы планирования экстремальных экспериментов» (соавтор Н.А. Чернова). Обе книги вскоре были опубликованы на английском языке, и, согласно оценкам американского Института Научной Информации (ISI), стали «классиками цитирования». В 1965 г. выдающийся математик Андрей Николаевич Колмогоров организует в Московском университете межфакультетскую лабораторию статистических методов и неожиданно приглашает своим заместителем Василия Васильевича (вопрос этот, по-видимому, решался вместе с ректором - Иваном Георгиевичем Петровским). Начинается новый период его жизни, заполненный необычайно интенсивной творческой работой.

В МГУ Налимов проработал более 30 лет, до самой своей кончины в 1997 г. За это время им опубликовано более 200 статей и 14 книг. Круг затронутых тем поражает воображение. Сначала - это математическая статистика (прежде всего в приложении к анализу экспериментов). Затем - развитие науки и наукометрия. Разработка вероятностного  подхода к изучению языка (не только обычного человеческого, но и языка генетического кода, языка машинного программирования и даже языка абстрактной живописи). Наконец - попытки наметить контуры вероятностно-ориентированной философии, изучение природы смыслов и вероятностного понимания природы сознания. Здесь Василий Васильевич выходит уже за рамки традиционной науки и даже философии. Это своего рода метанаука, ставящая вопросы, на которые пока не может быть ответа, но которые важны тем, что задают новые ракурсы мышления.

Перестройка, начавшаяся в стране по инициативе М.С.Горбачёва, принесла Налимову настоящую реабилитацию. Достигнув 76-летнего возраста, он, наконец, получил возможность выезжать на Запад. Он посетил США, Францию, Германию, Бельгию. Его туда неоднократно приглашали и ранее, но власти разрешали ему поездки только в страны соцлагеря. Кроме того, отпали сами собой официальные запреты на публикацию ряда его важнейших работ. Выходят: «Спонтанность сознания» (1989 г.), «В поисках иных смыслов» (1993), наконец - воспоминания «Канатоходец» (1994). В предисловии к этой книге Налимов пишет, что можно было бы её озаглавить французским словом «L’épave», но перевод был бы слишком длинным: «обломок судна после кораблекрушения».

Вспоминая Василия Васильевича, я всегда испытываю какое-то светлое чувство. Подобное ощущение оставалось у меня даже после кратких встреч с ним. В нём был настоящий оптимизм. Не показной, деланный, а глубинный, природный. Ему было интересно жить и постоянно открывать для себя что-то новое. Но, открыв что-то для себя, он сразу же делился этим с другими. Щедрость его в этом отношении не знала границ. И ещё один важный момент. Всей своей чрезвычайно активной интеллектуальной деятельностью Налимов всегда был устремлен в будущее (даже когда говорил о прошлом). Пространство мировой культуры было для Василия Васильевича некой ощутимой реальностью - ландшафтом, по которому он свободно перемещался, и на который мог посмотреть как бы со стороны. Итогом его размышлений были не столько ответы на ранее поставленные вопросы, сколько новые вопросы. Эти вопросы, чётко сформулированные в его статьях и книгах, адресованы уже следующему поколению. Поэтому я и призываю студентов - читайте Налимова, влезайте в настоящую культуру и не бойтесь нового взгляда на старые вещи!

P.S. А откуда же страничка, попавшаяся мне случайно как бумага для черновиков? С помощью Жанны Александровны Дрогалиной удалось выяснить, что она - из написанной еще в конце 1970-х годов, но до сих пор не опубликованной книги «Прошлое в настоящем», гл. VII -  «Культура как видение мира. Возможно ли экзистенциальное преодоление современной культуры?». Подзаголовок поясняет, что данный текст есть размышления автора в связи с книгой Н.Бердяева «Самопознание. Опыт философской автобиографии». Жанна Александровна прислала мне эту главу, а, кроме того - подарила замечательный двухтомник материалов к биографии Василия Васильевича: « Я - друг свобод … В.В.Налимов: Вехи творчества» (2005, Томск-Москва: Водолей Publishers). Эта книга помогла мне и в написании данного очерка.