| |
|
С древних времен жизнь сравнивали с дорогой,
путем. Этот путь диктует личности
направление чувствования, мышления,
певедения. Опыт поколения учит:
на правильную дорогу, исполненную
благодати, в одиночку не встанешь.
После того, как в Советском Союзе и в других странах будут изданы начитанные этим человеком за два десятка лет фундаментальные циклы просветительских бесед и практических занятий по психологии семейного воспитания, имя его приобретет значение в жизни многих тысяч людей. Возможно даже, оно ознаменует собой поворот направления движения нашей цивилизации, по крайней мере, какой-то части ее, скорее всего, именно здесь - в России. В этом убеждены сегодня несколько сот его последователей по всей стране...
Анатолий Гармаев, сорокадвухлетний бурят, ростом и поведением похожий на скромного, благовоспитанного подростка, стал сегодня одной из интереснейших фигур возрождающейся православной культуры. Выпускник Московского университета, ученый-биолог, отказавшийся защищать почти уже готовую диссертацию во имя обнаруженного им собственного дара общения с детьми, Гармаев является одним из тех выдающихся личностей, которые закалились и выросли в так называемую "эпоху застоя".
Однако он не принимает этой формулировки. Ему она кажется поверхностной. Он считает, что задача человека - противостоять времени всегда, во все времена, потому что только вечное достойно человеческих усилий).
"Разве сегодня быть закрученным его вихрями, попасть в плен суеты и конформизма не так же легко, как вчера?"
Когда он улыбается, его монгольские глаза со спокойным вниманием смотрят на меня...
Мы не виделись с ним несколько лет - целую историческую эпоху. Она для него не изменила ничего. И не могла изменить. Хотя, казалось бы, изменила все...
Я впервые прочитал о нем в очерке, опубликованном где-то в начале 70-х годов в популярной тогда "Литературной газете". Очерк так и назывался: "Гармаев и другие". В нем рассказывалась история телевизионного фильма под таким же названием из документального сериала о выдающихся современных педагогах. Фильм в последний момент был запрещен к показу. Скандал усугублялся тем, что программа была уже опубликована, а ее изменение никак не мотивировалось. Когда после развернутой журналистами кампании в поддержку фильма он все-таки был показан по телевидению, причины запрета стали ясны всем: фильм рассказывал о судьбе молодого учителя, чье обаяние, интеллект и нравственный облик завоевали любовь учеников и одновременно вызвали ненависть косной бюрократической машины "народного просвещения" - учитель был из школы изгнан...
Когда через несколько лет мне довелось познакомиться с этим человеком, выяснилось, что показ картины и взволнованные отзывы о ней прессы отнюдь не прекратили гонений на педагога. Пожалуй, даже усилили их.
Много месяцев не мог он найти работу по специальности, а когда все же нашел - очень не престижную, мало оплачиваемую должность "квартального педагога" (педагога-организатора при ЖЭКе), то и с нее дважды его увольняли. В последний раз - с записью в трудовой книжке, запрещавшей ему в дальнейшем заниматься педагогической деятельностью. Это случилось с ним три года назад, уже во времена гласности, хотя многим читателям сегодня уже трудно представить себе, что грозная статья, по которой его уволили, - "за аморальное поведение" - на деле означала то, что в организованном им летнем семейном лагере были не раз замечены дети... с крестиками на шее!!! Была написана соответствующая бумага и организовано целое доследование, в процессе которого выяснилось, что в лагере действительно веет религиозным духом...
Лагерь был немедленно закрыт, а педагог, осмеливавшийся строить жизнь в нем по вечным нравственным заповедям, уволен за "аморальное поведение"... Руководителю лагеря пришлось поступить на работу библиотекарем Духовной академии и снова засесть за творения святых отцов...
И вот спустя три года Анатолий Гармаев - заведующий Научно-практической лабораторией нравственной психологии и педагогики Инновационного объединения Академии наук СССР.
- В нашей лаборатории около 30 сотрудников, - рассказывает Гармаев. -Сегодня идет учеба, а завтра они поведут самостоятельные группы. Как это и было уже тогда, когда ты занимался в одной из таких групп, помнишь?
...Еще бы не помнить! Почти два года каждую субботу или воскресенье встречались мы на гармаевском цикле в маленьком убогом зальчике захудалого московского ЖЭКа под портретами вечно преходящих вождей. Для работы. Работа была такая: заставить трудиться свою ленивую, боязливую, жалкую душу; выдерживали не все. Занятия длились по 5-6 часов, а то и больше. Были и домашние задания: вести дневник своих страстей и страстишек (без литературных описаний, просто буквами обозначая, какой закон сегодня тобою нарушен).
 Весь уклад его нового учебного лагеря, собравшегося летом 1990 года под Рязанью у стен только возрожденного мужского Иоанно-Богословского монастыря из разных городов страны более двухсот человек, был по содержанию и по форме открыто православным. Хотя не все здесь были верующими, но все хотели прикоснуться к той жизни, какая была бы здесь у верующего человека. Общая молитва, утреннее и вечернее правило, постные дни, а для крещенных лиц - исповедь, причастие в монастырском храме... И совместный труд по реставрации монастыря...
И таких "гармаевских лагерей" было по стране в то лето еще несколько.
- По-твоему, это называется "ничего не изменилось"? - спрашиваю я у Анатолия, пока мы с ним на рассвете спускаемся по тропинке на службу к монастырю. - А в том нашем лагере, помнишь, на Волге, как прятались верующие с детьми в густые заросли или в душные палатки на чтение акафиста - не дай Бог, кто посторонний заметит - когда это было? Пять лет назад?.. А сейчас?.. - Я оглядываюсь.
Сзади нас по склону к монастырю тянется цепочка взрослых и детей, одетых в национальные русские одежды. На вершине холма - там, где находится лагерь - у креста, воздвигнутого на месте бывшей часовенки, запоздавшие на общую молитву еще вычитывали утреннее правило...
Как всегда, не сразу Гармаев ответил: - Немного изменились условия задачи. - Потом произнес тихо и просто: - Но сама задача осталась та же.
- Задача - увидеть себя? - понимающе подхватываю я. - Какие мы есть на самом деле? Так?..
Но он не отвечает. Возможно, чувствует, что я не удержался и демонстрирую ему знание его "Цикла" - не больше.
Мы входим в ворота монастыря.
 С великим трудом удалось мне тогда, пять лет назад, уговорить жену провести отпуск вместе с двумя нашими детьми в гармаевском лагере на Волге. Что больше ее пугало - полное ли отсутствие комфорта (месяц надо было жить в палатке), странности ли предлагерной подготовки (каждый должен был сшить русские костюмы для всей семьи, мужчинам и мальчикам - косоворотки и шаровары, женщинам и девочкам - цветастые сарафаны) или полулегальность нашего бытия, эти молитвы по кустам (за которыми могут охотиться чуть ли не агенты КГБ!) - сказать сейчас трудно... Даже одного из этих факторов ей было достаточно, чтобы не согласиться "ни за что и никогда", но сегодня она вспоминает этот месяц в лесу на Волге: эти бессонные ночи, когда или дождь заливал палатку, или комары с изощренным терпеливым садизмом пытали наш слух до утра, и эти вовсе нешуточные страхи, когда всех детей Гармаев распорядился отправить на лодках на остров, чтобы они там неделю пожили сами, самостоятельно, без взрослых, "как хотят" (а младшей нашей было тогда 5 лет, и до этого мы и на день с ней не разлучались!), и этот через долгожданную неделю чинный и долгий ритуал встречи детей и взрослых, и это, поначалу казалось, нелепое плетение лаптей и корзин, и ежевечерние рассказы из русской истории на Поляне Родового Совета, и эти в ночи две маленькие игрушечные ладьи в день поминования первых русских святых, убиенных князей Бориса и Глеба, уносивших на себе по течению Волги две горящих над черной водою свечи, - два живых огонька, долго и далеко видных среди звезд... И, наконец, эти ежедневные 20-минутные "режимы молчания", когда после удара колокола никто не смел, даже шепотом, произнести вслух слово и все двигались, стараясь не шуметь, и кроны дерев вверху, обычно окутанные голосами и разнообразными человеческими заботами, вдруг на эти 20 минут делались (все время от времени невольно поднимали головы и прислушивались, и смотрели) совершенно прозрачными для тишины, света и чьей-то неслышной молитвы, сплетавшейся с мерцанием трепещущих листьев и птичьими трелями... - разве мог кто-то все это вспоминать иначе, как Праздник? "Это самый яркий месяц моей жизни", - вот подлинные слова жены, которые я привожу здесь, бросая тень даже на наш медовый месяц. Есть вещи, которые даже слаще меда...
И те, кто вместе пережил этот Праздник, невольно становятся друг другу бесконечно родными. Каждая встреча "гармаевцев", даже когда они отошли уже от своего учителя и от Цикла и снова вернулись на круги своих забот - их случайная встреча в городской толпе ярка и радостна - как отголосок этого пережитого вместе Праздника, который - оказывается, и правда! - всегда с нами.
И я в очередной раз почувствовал это, побывав в гармаевском лагере "образца 1990 года", где уже никто не боялся быть застигнутым за тайной молитвой и никому из детей не приходило в голову прятать свои крестики в карманы рубашки...
Ревниво присматривался я к людям: какие они теперь? Отличаются ли от тех, "наших", "настоящих"? Около десятка лиц оказались мне знакомы - гармаевские "ветераны". Трое из них, отслужив армию, вернулись продолжить Цикл. Но большинство - новые.
 - Так и должно быть, - говорит Гармаев. - Цикл на то и "цикл", что его надо пройти и из него выйти. Не "зацикливаться". Мы не секта. Мы просто помогаем понять самого себя, осознать тот простой факт, что справиться со своей натурой собственными силами невозможно, как невозможно вытащить из ямы себя за волосы. Все школы самосовершенствования обманывают нас. Можно совершенствовать свои бицепсы, физические или духовные, но при этом незаметно погружаясь душой все глубже в пучину. Наш центр тяжести - сам - может только опускаться. Совершенствовать может только Тот, Кто вложил в нас Свое дыхание. И только когда мы подходим с верой к Святой Чаше, с этого момента и начинается наша подлинная духовная жизнь. Но что делать, если нет веры, если мифы и предрассудки XX века преграждают нам путь к церковным вратам? Если у меня осталась вера - только в мой собственный разум, а сердце глухо?.. Ну что ж, надо мой разум направить на себя, на собственные свои поступки. При внимательном разглядывании их вопиющая неразумность может просто потрясти человека и тогда, может быть, его спящее сердце проснется? Если в результате работы в Цикле мы узнаем, как прочно мы стянуты какими-то внутренними путами, этого будет достаточно. Стучащему - откроется. А когда дверь открывается - зачем ему дальше нужно быть в Цикле? Такой человек в церковной жизни, в своей семье, в молитве находит бесконечную ясную перспективу духовной своей работы. И поэтому он чаще всего покидает наш Цикл. Это была лишь его дорога к Храму, но когда ты уже внутри, зачем в него тащить всю дорожную пыль, все приметы и дорожные знаки. "Ветераны" же Цикла - это просто мои помощники, которые занимаются этим делом, в сущности, уже профессионально, то есть - для других. Это уже их работа. Мы кормим себя сами - никаких дотаций! У нас есть циклы специально для учителей, для родителей, для воспитателей детских садов...
При этом открывались удивительные вещи: люди вспоминали то, что, казалось, навсегда погребено в подвалах их памяти. Старики вдруг обнаруживали в себе обиды, полученные ими в детстве от своих покойных родителей и учились прощать их спустя многие годы после их похорон, обретая через это прощение освобождение от душевных зажимов... Это не был ни психоанализ, ни групповая психотерапия в обычном смысле, хотя какие-то приемы и того и другого Гармаев использовал и использует. Ему знакомы достижения мировой психологической науки, но недаром он проработал несколько лет библиотекарем в Духовной академии. Его система соединяет аосетический духовный опыт Церкви с языком и знаниями современной психологии. Энергетическим началом, к которому он подключает работающих в его Цикле, является не энергия самоутверждения, считающаяся двигателем современной цивилизации, психологическим фундаментом для его творчества, бизнеса, спорта (где главное - стремление быть первым, заслужить высший для себя балл). Эта энергия пронизывает все человеческие взаимоотношения и движет сегодня почти каждым мгновением жизни. Почти каждым. Вот в эти-то "почти", как в щели, прорывается порой в нас иной свет, другая энергия. На этих прорывах оболочки нашего эгосостояния, которые Гармаев называет "импульсами Жизни" на снятие зажимов с души и освобождение ее от невидимых пут, мучительно, постоянно, хоть и незаметно для нас сдавливающих нашу совесть, и рассчитана вся "психологическая система Гармаева". Она имеет свои корни в тысячелетней традиции православия, этой "подлинной школы любви", как назвал ее отец Павел Флоренский. Недаром за самую великую после Библии книгу, за настоящее духовное сокровище, почитает Гармаев труд русского монаха Селиверста, два века предававшийся "передовой интеллигенцией России" неправедной хуле и поношению. Труд этот называется "Домострой" - драгоценный свод жизненных правил, основанных на понимании значимости жизни и ее красоты.
- Отвергшие духовную красоту, наши "водители общества" решили жить по собственному, а не по божьему произволению. Но рано или поздно обнаружат, что они являются "слепыми вождями слепых",- утверждает Анатолий Гармаев. - Вне идеи первородства духа, идеи жертвенности, самоограничения наша цивилизация неизбежно зайдет в тупик. И то, что Россия - первая из держав мира, которая этот тупик уже почувствовала на себе, дает ей надежду, переболев страшной болезнью материализма, первой вернуться к Источнику Жизни. Хватит ли ей на это сил? Будет ли она одинокой в этом порыве?
Если есть ясно выраженная противоположность гармаевского подхода в психологии, то она лучше всего выражается названием известного "бестселлера" Дейла Карнеги "Как завоевать друзей и оказывать влияние на людей". Человек, потянувшийся к такой книге, невольно разделяет с ней ее цель и, значит, заведомо не может почерпнуть в ней импульсы подлинной жизни, но лишь имитацию, лишь мертвое действие, вызванное этой мертвой и тленной целью. Свод гармаевских трудов можно было бы назвать противоположным образом: "Как положить жизнь за други своя и как не оказывать на людей влияния". Да, именно так. Ибо цель той тысячелетней культуры, которую представляет этот человек и которая показывает, что она способна развиваться и обогащать себя научным познанием, иная: свобода.
"Свобода не своим желаниям и своему "раскрепощенному Я, - уточняет Гармаев, - но свобода - другому, жертвенная свобода, свобода-любовь, о которой сказано в Библии: "Если Сын освободит вас, то истинно свободны будете..." (Ин.8.26.). "И познаете истину, и истина сделает вас свободными..." (Ин.8.32). Ибо "Я есмь путь и истина и жизнь..." (Ин.14.6).
|
|
|
