Ирина Антонова: Надо создавать справедливый и добрый мир

Ирина Антонова возглавляет Государственный музей изобразительных искусств им. А.С. Пушкина уже 45 лет. Когда-то будущий известный музейщик и искусствовед училась в ИФЛИ, затем, уже в годы Великой Отечественной войны, окончила МГУ. С 1945 г. работала в Музее им. Пушкина, специализировалась на искусстве Италии эпохи Возрождения. А с 1961 г. и по сей день - бессменный директор одного из самых крупных и авторитетнейших музеев России. В 1998 г. ГМИИ отметил свое 100-летие. И разговор наш с Ириной Александровной посвящен как сегодняшнему дню музея, так и планам на будущее.

- Ирина Александровна, как в наше трудное время живет Музей имени Пушкина? И легко ли вам живется? Когда-то Иван Цветаев находил меценатов, сейчас музей стал государственным. Зримую заботу государства на себе ощущаете?

- Начнем с того, что Иван Владимирович ничего не мог вложить в музей из своих средств, потому что этих средств у него не было. Его великая заслуга в том, что он сумел объединить вокруг идеи необходимости создания в Москве музея мирового искусства русскую общественность. И особенность нашего музея в том, что он создан на общественные деньги. Были частные меценаты, и главный меценат - Юрий Степанович Нечаев-Мальцев, владелец стекольных заводов в Гусь-Хрустальном, человек, который вложил в строительство музея 2,5 миллиона тогдашних золотых рублей.

Коллекций не было, и земли тоже, все выросло на убедительности аргументов профессора Цветаева. В 1894 году он выступил на съезде российских художников и призвал создать такого рода музей. Но на протяжении всего его существования мы всегда испытываем нужду в средствах, особенно для покупки экспонатов. Их же не было. И музей наш начинался как музей слепков, которые Иван Владимирович выбирал и привозил из разных стран: из Италии, Греции, Франции и т.д.

Делались гипсовые отливки по размеру один к одному и потом привозились в Россию. Поначалу была идея создания именно музея скульптур. Но потом он сам понял, что без живописи не обойтись. И когда частные лица стали предлагать музею коллекции картин, он даже написал, что "живопись вдвигается к нам сама собой".

- А что было в советское время? И сильно ли тот период отличался от времен нынешних?

- Я бы так сказала, что музей стал госучреждением уже при Цветаеве. Он принадлежал Московскому университету. Затем был передан наркомату, а позднее Министерству культуры. Если же говорить про экономическое существование музея, то мы бюджетники. Нам выделяется определенная сумма денег в соответствии с нашими нуждами, и мы на них и существуем. Так было до перестройки, и мы точно знали, что должны укладываться в выделенную сумму. Но за последние 20 лет были разные периоды. Были чудовищные времена начала 90-х, примерно до 1996 года, когда нам обещали дать 100, а мы получали 20. Как-то раз дали 18 процентов обещанного. Сейчас ситуация выровнялась, и мы получаем то, что нам обещают. Но этих денег все равно не хватает. Ведь существовать можно по-разному. Не покупать новых экспонатов, не делать новых выставок, не издавать книги. Главное достижение последних лет в том, что мы научились зарабатывать сами.

- А вас финансирует только федеральный бюджет или Москва тоже как-то помогает?

- Москва не помогает ни одним рублем. Она к нам хорошо относится, Юрий Михайлович Лужков оказывает всяческую поддержку. Но мы очень чувствуем разницу между нашим музеем и музеями, входящими в компетенцию московского правительства. Они живут лучше, чем мы. В том числе и в отношении заработной платы сотрудников. Мы сейчас вынуждены изыскивать какие-то пути дополнительного финансирования. Скажем, приходится повышать стоимость услуг, которые предоставляем гражданам. И входные билеты дорожают, и кружки стали платными. Хотя стоимость все равно небольшая. Мы выпускаем книги и имеем с этого относительно небольшой доход. Вынуждены сдавать в аренду некоторые принадлежащие нам помещения. И, наконец, мы иногда сдаем в аренду не только площади, но и наши художественные произведения. Отправляем их за рубеж, на выставки, получая некоторую арендную плату за них. Мы же их вынимаем из контекста экспозиций музея и тем самым лишаем своих зрителей возможности видеть наши экспонаты. Иногда на несколько месяцев. Этим сейчас занимаются все крупные российские музеи. Вот наши основные источники доходов. Кроме того, с перестройкой появился новый класс - класс спонсоров. Богатые люди постепенно начинают понимать, что надо помогать культуре, что культура - это будущее страны, в том числе и их детей.

И мы получаем спонсорскую помощь. Пока наш музей получает помощь на отдельные проекты, которые интересуют состоятельных людей. Это, скажем, международный фестиваль "Декабрьские вечера", который мы проводим раз в году, и на этот проект у нас есть постоянные спонсоры, которым мы очень благодарны за помощь. Они полюбили этот фестиваль, поняли его значение. В этом году фестивалю исполнится уже 25 лет. И без сторонней помощи он просто не мог бы состояться, потому что к нам приезжают музыканты из разных стран мира. Мы должны оплатить их дорогу, отель, выплатить гонорар. У нас есть выставки, которые привлекают внимание спонсоров, они их тоже оплачивают. Некоторые спонсоры помогают нам в покупке книг для нашей библиотеки. У нас в Москве одна из лучших библиотек по искусству. Мы музей мирового искусства, и нам нужны зарубежные издания: в том числе многотомные, разного рода новейшие справочники и т.п. У нас есть спонсор в США. Там существует общество друзей нашего музея. Они нам оплачивают покупку книг, которые получает наша библиотека.

- Это хорошо, что у вас есть спонсоры в США. А что делает государство, чтобы музей не погиб?

- Скажу откровенно, я не понимаю, почему государство так скупо финансирует музеи. Три года назад коллегия Минкульта приняла решение по плану развития нашего музея. Музей нуждается в дополнительных площадях, основное здание требует ремонта ничуть не в меньшей степени, чем Большой театр. Тем не менее не происходит никакого движения. Даже не поданы бумаги в правительство на это мероприятие. Нам говорят, что все равно никто денег не даст. А суммы там приличные.

Музей сделал очень большую работу. Большое количество зданий, расположенных рядом, мы получили в собственность. Это же все надо приводить в порядок. Недавно открыли новое здание музея личных коллекций. Получили руины, поднимаем и спасаем старые московские особняки от окончательной гибели. И занимаемся этим все последние 15 лет.

Денег на это нет, и мы вкладываем средства, которые зарабатываем. В этом году сами оплатили 50% стоимости реставрации. Это же нонсенс! Музей за счет своих небольших доходов еще ремонтирует московские здания! Сейчас вот открываем Детский центр. Я с трудом переношу всю эту болтологию о том, что надо помогать детям, спасать детей от улицы. Мы строим Детский центр в старой усадьбе Глебовых-Пономаревых. Эта прелестная усадьба, рядом сад со столетними липами, и она лежала в полных руинах. Делаем мы это все для московских детей, но какой кровью, какими силами. Мы получаем развалины, приводим их в порядок, и никто не считает нужным нам помогать. Даже удивительно!

- А сколько государство должно было бы выделять на поддержку Пушкинского музея, чтобы вам хватало хотя бы по минимуму?

- Это не разговор. Каждый год имеет свою программу. Я не могу потребовать все сразу. У нас на балансе есть еще бывший Музей Маркса и Энгельса, бывшее Дворянское собрание. Огромная усадьба. Готов проект с подземным строительством. Это дорогая работа, рассчитанная не на один год. Стоит она не один десяток миллионов долларов. Решение должно принять правительство.

- Они сейчас не этим заняты. Норовят у театров отнять последнее, где уж тут думать о музеях!

- Я знаю про это, была на совещании в СТД. Я не понимаю, как при таком потоке нефтедолларов, когда страна наша никогда не была так богата, как сейчас, мы видим такое отношение к культуре. Молодые управленцы, члены правительства, они же имеют детей. Но, наверное, их дети не обездолены в отношении культуры. Они могут их отправить в самые разные места…

- Так их дети большей частью и учатся в Гарвардах да в Сорбоннах. Где уж тут вспомнить о какой-то там России!

- Но надо же подумать хоть иногда и о Москве, о московских музеях и театрах. О библиотеках, об архивах. О всей этой страждущей категории учреждений, к которым наконец надо повернуться лицом.

- Ведь музеи могут и доходы давать.

- Видите ли, мы, по крайней мере, можем возвращать деньги, которые нам же и идут. Но главная компенсация не в этом. Главное наполнение музеев, театров и библиотек - это тот духовный капитал, который необходим людям. Сейчас страшно смотреть ТВ и видеть, что происходит повсюду. Надо же создавать какой-то другой мир рядом с тем чудовищным миром, который нам ежедневно показывают.

- Есть ли у вас проблемы, связанные с недостаточной разработанностью музейного законодательства?

- Мне трудно ответить на этот вопрос. Чего нет, а что лишнее и что надо было бы поменять. Но в той же культуре надо различать разные области. И я хотела бы отделить музеи от театров. Это не совсем одно и то же. Есть свои нюансы. Я с юношеских времен очень люблю московские театры и хорошо их знаю. Наш русский театр лучший в мире, ему надо всячески помогать. И все же такие учреждения, как музеи, библиотеки и архивы, хранят ту самую память, от незнания которой и от беспамятства страдают наши люди. Театр - это театральная труппа и это здание. Правильно? Но в музее совсем иной мир. Мы, работники музеев, приходим и уходим. Но остается нетленное бессмертное наследие, реализованное в памятниках искусства и культуры.

Абсолютно неповторимое, в отличие от нас. Его надо беречь как зеницу ока. Надо строить настоящие здания, оборудованные по современным технологиям, которые помогали бы сохранять иконы, картины, скульптуру, графику и т.д. Проблема сохранения нашего наследия просто вопиет. Если театр обветшал, его можно обновить, перестроить. Но это не ведет к исчезновению чего-то. В то время как недостаточное внимание к сохранению памятников культуры - это ужасно. А что происходит сейчас с библиотеками в России, если б вы знали!

- Периодически горят, хуже, чем при татаро-монголах…

- Они горят, затапливаются, книги покрываются плесенью. То же касается и архивов. Потому что материально-техническая база всех этих учреждений находится на нуле. Вся моя жизнь прошла в Большом театре. Это изумительное здание, тоже памятник культуры. Но он не насыщен тем, что находится, скажем, в нашем здании. Причем памятники искусства не дешевеют даже в денежном выражении. Одна картина Ван Гога стоит 80 - 100 миллионов долларов. А у нас их пять. То же относится к Матиссу, Пикассо, Рембрандту и т.д. Это же несметные богатства. Это бриллианты, это алмазы. Но их надо правильно хранить. Даже деньги, сгоревшие в сберкассе, можно напечатать заново. А их повторить нельзя. Это неповторимо.

Понимание этого должно внедриться в головы наших молодых управленцев. Они же совершенно не понимают, что такое музей, или библиотека, или архив.

- А у вас есть проблемы из-за невозможности делать вовремя реставрацию?

- Ну а как же, конечно. Мы бы взяли с удовольствием еще реставраторов. Зайдите в наши реставрационные мастерские. Это две маленькие комнатки. А у нас в музее 700 тысяч памятников. Представляете? 700 тысяч единиц хранения. Они как люди. Вы болеете, и они болеют.

- К тому же реставратор - штучная профессия. Нет смены, и преемственность утрачивается.

- Конечно! У нас еще есть хорошие старые реставраторы. В музее всегда была чудная школа. Павел Дмитриевич Корин здесь работал. Он великий художник, но и великий реставратор. Мало кто об этом знает. Его жена, Прасковья Тихоновна Корина, и он вырастили целую школу.

У нас же хранится античное искусство, древнеегипетское: папирусы, известняки. Все нуждается в реставрации. Есть проблема с подготовкой кадров для этого рода работ. А специалисты в области искусствоведения? Скоро может случиться так, что здесь не останется людей, знающих, как тот или иной памятник называется. Совершенно чудовищно…

- Меня удивили ваши слова о том, что сотрудники московских музеев получают больше, чем ваши.

- Но ведь это правда. Сотрудники московских музеев получают много больше, чем сотрудники федеральных музеев. Это я говорю ответственно. Потому что помогает Москва. У нас масса специалистов со знанием одного-трех иностранных языков. Этого требует наша специальность: занятие мировым искусством. Но у них же смешные зарплаты. Люди любят свою работу и работают на энтузиазме. Но некоторые уходят, особенно мужчины. Потому что им надо содержать свои семьи.

- Обращались ли вы в правительство, в кремлевскую администрацию по поводу бедственного положения музеев?

- В свое время были такие письма. Существует Союз музеев России. Его возглавляет мой коллега, директор Эрмитажа Михаил Борисович Пиотровский. Такого рода обращения были. Но были и мои личные обращения. И в Министерство культуры, и выше, и совсем высоко.

- И каким был ответ?

- Когда было обращение совсем высоко, появился ответ, появилось поручение Минкульту и правительству. Пока что рано об этом говорить. Но реакция была положительная.

- Ирина Александровна, а все-таки вы надеетесь на какой-то поворот к лучшему?

- Я посвятила свою жизнь музеям, я люблю музеи, я люблю свое дело. Наверное, наивно и глупо так думать, но мне кажется, что и другие тоже должны это дело любить и понимать. И должны проникнуться нашими проблемами. И мне свойствен совсем неразумный оптимизм, поскольку жизнь все время сталкивает нас нос к носу с различными неприятностями. И тем не менее я думаю, что нужно любить и ценить свое наследие и собственное прошлое. А значит, хотеть хорошего настоящего. Любить старое не ради старого, а ради того, чтобы, опираясь на это, все-таки выстраивать какой-то новый, справедливый и добрый мир. Ведь настоящее искусство всегда образец. Оно полно доброты, умных идей, оно исполнено положительного начала. Я думаю, что все это необходимо нашему сегодняшнему дню. Я прекрасно понимаю, как трудно мы живем. Понимаю, что трудности во многом объективны. И все же надо опираться на то доброе и хорошее, что есть в нашей культуре.

- То есть вы исповедуете вольтеровский принцип "Делай как должно, и будь что будет".

- Да, делай что должно. И при этом ты должен быть уверен, что добро и все хорошее восторжествуют.

Беседовал Евгений ДАНИЛОВ