Казахи в МГУ

«Друга я никогда не забуду, если с ним повстречался в Москве».
(Любимая песня советских людей в эпоху раннего «репрессанса»).

В феврале в России официально начался «Год Казахстана». «КонтиненТу» стало интересно на примере нашего поколения показать, что значила Москва и учеба в «столице нашей Родины» для всех нас. Когда российский президент Путин впервые с официальным визитом прибыл в Казахстан, он особо подчеркнул, что для них важен тот факт, что половина казахстанского правительства - это выпускники МГУ. Если для россиян настолько важен этот факт, то и для нас, казахстанцев, память о годах, проведенных в Москве (и других научных центрах СССР), занимает далеко не последнее место в наших сердцах.

Как попасть в Москву

Не секрет, что в советское время партия и правительство уделяли большое внимание подготовке «нацкадров» в крупных научных центрах. Мы сразу просим прощения у тех, кто свои лучшие студенческие и аспирантские годы провел в Академгородке Новосибирска (как, например, большинство выпускников нашей физико-математической школы), оттачивал знание восточных языков на востфаках Питера и Ташкента или же волею судьбы оказался в Киеве. Мы выбрали Москву как наиболее типичный и наиболее «казахизированный» город бывшего Союза. Впрочем, то, о чем мы расскажем, вполне подходит и тем, кто учился в других городах Союза. Молодость в эпоху застоя проходила в общем-то по одному сценарию.

Итак, тема «казахи в Москве» имеет глубокие исторические корни: наши начали обучаться в Первопрестольной на регулярной основе еще с начала 1930-х годов, когда был взят курс на «коренизацию» республиканских кадров. В конце 50-х - начале 60-х в МГУ училась группа молодых и талантливых философов из КазССР, которые затем стали гордостью казахстанской и союзной философии; многие из них хорошо известны и до сих пор активны в научной и политической области. Но наш рассказ о тех, кто приехал в город на Москве-реке в 70-80-е годы, о тех, кто смачивал черствый хлеб учебы портвейном «Солнцедар» и полировал гранит науки красным «Арбатским» и шипучим вином «Салют».

В Москву было два основных пути: попасть по разнарядке в качестве «нацменов», которая в обязательном порядке выделялась центром республикам, или же поступать самостоятельно. Второй путь был более сложен; по нему шли в основном представители северных областей республики или желавшие учиться на «экзотические» специальности - артистов, художников, режиссеров и т. д. Наши герои, в основном отпрыски семей алма-атинской интеллигенции, попадали в Москву «естественным» путем, гарантировавшим почти автоматическое поступление, но обязывавшим после учебы обязательно возвратиться домой.

Как прописаться в Москве

Те, кто прошел через московскую школу, должен хорошо помнить, что главной проблемой с первых дней после вступления на поле аэропорта Домодедово или перрон Казанского вокзала почти для всех без исключения аспирантов и стажеров (а для студентов эта проблема стояла еще острее) был вопрос жилья. Требовалось определенное время, чтобы попасть в общежитие и прописаться там, но еще больше времени и сил нужно было для получения нормального жилья (минимум населения на максимум жилплощади), приемлемых соседей и удобно, с географической точки зрения, расположенной общаги (речь идет о тех вузах, у которых было несколько общежитий). Существовала своя градация и иерархия в списке общежитий. Приоритетом пользовались «гэзэ» (главное здание) МГУ - так называемая «высотка» - против более современных и комфортабельных зданий в Ясеневе, и ДАС (Дом аспирантов и стажеров) Академии наук на ул. Дмитрия Ульянова в противовес общежитиям АН в Коньково на ул. Островитянова, 33а и 35а - знаменитый «остров». Если предпочтение, которое отдавали университетские «высотке», понятно (там, несомненно, билось сердце культурной и интеллектуальной жизни, тем более что Ясенево находилось у черта на куличках), то совсем не объяснима гордость «дмитриульяновцев», поскольку вся кипучая жизнь академических аспирантов в основном сосредоточилась на «острове».

Возможно, преимущества некоторых архаичных общежитий были мифологизированы благодаря тому, что там селили докторантов - совершенно особую категорию людей, для которых бурные развлечения аспирантской молодежи были уже не интересны в силу возраста, да и животы порой мешали. Агашки-докторанты жили в более комфортабельных условиях в отдельных комнатах, тянулись друг к другу, группировались по интересам и бешбармачили. Раз речь зашла о докторантах, то вспоминается комичная ситуация: на «острове», который, как известно, состоял из двух параллельно стоящих и совершенно одинаковых зданий, в одном (35а) жил наш приятель, а в другом (33а) - его бывшая теща, докторант-философ, тогда еще совсем моложавая женщина. Если в Алма-Ате она души не чаяла в зяте, то после его развода, совпавшего с аспирантурой, ее отношение к нему изменилось на прямо противоположное. Можете представить его чувства, когда он был вынужден чуть ли не ежедневно сталкиваться с «любимой тещей» около общежитий, у метро, в магазинах и т. д. Из-за нее он был вынужден даже сменить библиотеку.

Важной фигурой в общежитской жизни был «мертвяк» - аспирант, прописанный в общаге, но не живший там, то есть мертвая душа. «Мертвяков» любили и ценили, за ними охотились, ими дорожили и обменивались, их продавали, покупали и уступали. Обладание «мертвяком» давало возможность проживать одному в двухместной комнате или двум - в трехместной. Откуда брались «мертвяки?», - спросите вы. Это были те, кто располагал средствами или связями, чтобы жить на квартире, снимал комнаты или дворничал. Последние - это совершенно особая категория, люди с особым философским настроем (дворниками, кстати, работали в основном гуманитарии), которые, помимо научных забот, взваливали на свои плечи еще и груз метел и лопат. По какой-то прихоти судьбы, все казахстанские аспиранты группировались в основном в районе Остоженки и Кропоткинской. Там, в перерывах между уборкой мусора, философски глядя на закрывающиеся и открывающиеся ворота клиники им. Сербского, они вели неторопливые беседы-диспуты о бренности и тщете мирской славы.

Существовали еще и другие общежития: совершенно непрестижный ДАС на Вернадского, отдаленный «Сокол» и какие-то немыслимо древние общаги физфака, неподалеку от магазина «Балатон». Консерваторские жили своей обособленной жизнью на Малой и Большой Грузинских улицах в районе Зоопарка и Баррикадной. Наш рассказ идет в основном о событиях, разворачивавшихся в общежитиях МГУ и Академии наук.

Библиотеки как центр притяжения

Учеба, конечно, должна была занимать особое место в жизни аспирантов. Собственно говоря, они для этого и приезжали в Москву. Для многих так и было. Но существовало столько соблазнов.

Функциям источника знаний и одновременно местом коммуникации служили библиотеки. Основных библиотек было немного, точнее две - легендарная Ленинка и гордый ИНИОН. Народ ходил также по интересам - в Иностранку, БНТИ и другие, если требовалась специальная литература, или же занимались в институтских библиотеках.

В библиотеках не только впитывали знания, так необходимые молодым ученым; там встречались, обменивались необходимой информацией и сплетнями, курили, спорили, знакомились и даже влюблялись. Наиболее интенсивно развивалась в этом ключе жизнь в Ленинке, поскольку там требовалось много времени на ожидание заказов на книги, поиск свободного места и работу в усложненных каталогах. Автор этой статьи предпочитал работать в ИНИОНЕ (то есть в Библиотеке Института научной информации по общественным наукам) на Профсоюзной, одной из лучших библиотек в мире в то время. ИНИОН представлял собой очень современное здание, наполненное светом, что было немаловажно при вечно хмурой московской погоде. Это здание стилистически близко к нашей Пушкинке. Но на этом сходство не заканчивалось: в лучшие времена, когда наплыв казахстанцев возрастал, создавалось впечатление, что ты действительно находишься дома - в родной Алма-Ате, в Пушкинской библиотеке: вот выйдешь из здания, сядешь на 11-й или 4-й троллейбус, доедешь до дома, где так вкусно и сытно пахнет... Такие несвоевременные грезы были вызваны исключительно постоянным полуголодным состоянием, которое хорошо знакомо всем, жившим в общежитии. Не надо добавлять, что нежданные встречи земляков в библиотеке заканчивались, как правило, плачевно для науки; занятия шли побоку, и друзья-товарищи спешили в ближайший магазин или пивную.

ИНИОН еще был хорош тем, что от него было относительно недалеко до фирменного магазина «Казахстан», на Севастопольском проспекте, где можно было купить родные сигареты «КЗ» и «Медео», полюбоваться, сглатывая слюну и мучительно борясь с желудочными спазмами, через мутную витрину на тощие палки казы и шужука, завезенные с далекой родины. Здесь мы вынужденно переходим к кулинарной теме, наиболее болезненной и всегда актуальной для наших героев.

Питание как фактор выживания и коммуникации

Иногда, в условиях острого финансового кризиса, выручало родное постпредство на Чистопрудном бульваре в здании, где теперь посольство РК в РФ. Некоторые, наиболее ловкие и загнанные в угол студенты и аспиранты умудрялись, нажаловавшись на тяжелое детство и воззвав к патриотизму, получить там после предъявления паспорта в качестве разовой матпомощи заветные 10 рублей, которые недолго радовали обладателя своим видом. Сопровождавший его эскорт вел обладателя заветного червонца к ближайшему ресторану, а это был индийский «Ганг», который призывно маячил недалеко от постпредства, зазывая голодных казахов своей вкусной азиатской кухней и невысокими ценами.

Как правильно питаться и при этом выжить в условиях регулярного недоедания, как точно распределить скромный бюджет между калориями и градусами, все это было подлинным искусством. Везло тем, кто делил комнаты с представителями южных республик СССР или выходцев с нашего казахстанского Юга. В этом случае миска горячего плова несколько раз в неделю была им более или менее гарантирована. Хорошо было и тем, кто жил по соседству с комнатами, где проживали землячки: там всегда можно было подкормиться в трудные моменты. Но особую категорию представляли убежденные бобыли, они же «хвостопады». Это был наиболее распространенный социальный тип в общаге, своего рода символ одинокого и держащего вынужденную диету мужчины. Вечно голодные, эти аспиранты бродили по общежитию, жадно принюхиваясь к запахам на кухнях. Сколько было историй с исчезнувшими прямо из общих кухонь кастрюль с супом, касканов с мантами и сковородок с картошкой! Поразительным было чувство съестного у этих людей, по чувствительности сравнимое с обонянием акул, волков и шакалов.

Вот пример из собственной практики: автор этих строк вместе с другом решили было по поводу дня рождения последнего угоститься вкусненьким. Для этого они не поленились отстоять очередь за мясом на «Беляево» (дело было на «острове»), найти тыкву (сложнейшее дело в Москве), потратить полдня на нарезку мяса для мант, вручную тупым ножом (не было мясорубки); тесто же пришлось катать бутылкой из-под молока. Готовить манты после всей этой титанической работы было решено прямо в комнате на электроплитке при герметично закрытых внутренней и внешней (от блока) дверях. Но дело даже не дошло до варки, когда бы предательски изумительный запах с головой мог выдать смельчаков. Местные «шакалы» и «акулы» сбежались на стадии, когда помощь уже не требовалась: все было налеплено и оставалось только ждать, когда изысканное и любимое блюдо всех алмаатинцев будет готово. По неведомым каналам связи (каждый входивший уже не покидал комнату) хабар мигом распространился сначала по зданию 35а, а потом и по 33а: у Муры и Ербола готовятся манты! Поникшие и смирившиеся со своей судьбой, наши герои действовали по принципу: возрадуйся всяк, сюда попавший. Что ж, это действовал непререкаемый закон общаги, закон гостеприимства, благодаря которому только и можно было выжить. В результате авторам мант досталось всего лишь по две штучки (при полной закладке двух касканов), им оставалось только залить утраченные иллюзии и похороненные надежды тем, что принесли с собой незваные гости.

Иногда выручали посылки из дома, но и они становились жертвой общежитского братства и шли на общий стол. Вот другой случай: один наш земляк должен был получить внушительную и давно ожидаемую посылку из дома. Благословленный половиной казахской диаспоры общежития, он в задумчивости отправился на вокзал за вожделенной посылкой. Но занятия наукой сыграли с ним злую шутку: задумавшись о судьбах Реформации в Германии, он вместо Казанского вокзала отправился на Павелецкий. Безуспешно потеряв там час на поиски нужной персоны (посылка передавалась родителями через незнакомого ему человека), он вдруг с ужасом сообразил, что находится не на том вокзале. Можно представить отчаяние и разочарование всех ждавших его в общаге и их проклятия на его научную голову.

Широко известен другой случай, связанный с верностью казахов традициям. Одна консерваторская дама давала показательный концерт (кажется, это был Рахманинов), который у научных работников приравнивается к защите диссертации. После концерта она с супругом и компанией его друзей отправились почему-то в ГЗ. Здесь любителям изысканной классической музыки был организован фуршет в европейском духе - то есть легкая закуска. Шли часы, но гости не расходились. Смущенный муж попробовал намекнуть новоявленному маэстро - своей жене, что не мешало бы организовать гостям что-нибудь посолиднее. И вот представьте следующую картину: дебютантка в полном параде (вечернее платье и перчатки по локоть) катает тесто на бешбармак; а в это время первые лучи раннего московского солнца (это было в июне) освещают грязную кухню эмгэушной общаги. Признайтесь, кто сейчас не вспомнил характерный убийственный запах на кухнях высотки МГУ?

«Посмотри, как все от счастья плачут, утопая в лужицах вина...»

(Последняя вечеря,
рок-опера «Иисус Христос - суперзвезда»)

Кулинарная тема тесно связана с другой, которой отдавался приоритет перед остальными расходами - выпивки, отмечаловки, кутежи и всевозможные празднования. Сказать, что это было любимое и наиболее предпочтительное занятие жителей общаг, значит, не сказать почти ничего. Все свои привычки, связанные с алкогольной субкультурой, алмаатинцы перенесли в Москву и отточили их до совершенства. Но к тому же в Москве не было надоедливых родителей, были свои собственные деньги (пока они были) и царил культ свободы. Едва в общежитии наступал вечер, в тех комнатах, которые служили своего рода местом притяжения (такие комнаты были в каждой общаге, практически на каждом этаже), начинал собираться народ. Этот процесс проходил стихийно и никем не контролировался, не организовывался, но и не пресекался. Поводом для посиделок могло стать любое событие: сдача кандидатского экзамена, день рождения кого-либо из родных далеко на родине, «день водолаза» или еще что-нибудь.

Если повода не было, все равно процесс протекал в нужном направлении. Такие мероприятия развивались по собственным законам и сценариям: сначала спонтанно кем-то высказывалась идея отметить то-то или то-то; снаряжались гонцы, готовился нехитрый стол; как только бутылки открывались, вдруг появлялись еще люди, компания расширялась таким образом в несколько раз; кто-то приносил что-нибудь с собой, вино лилось рекой; тосты заглушались музыкой, все шло кувырком. Обычно такие стихийные мероприятия заканчивались совсем не так, как планировалось вначале. Тихие посиделки с умными беседами (а ведь в аспирантуре училась, как правило, умная и высокообразованная молодежь) заканчивались шумно и бурно.

При этом на «острове» было неизмеримо демократичнее, чем в ГЗ МГУ, где, как должны помнить все там жившие, свирепствовал строгий пропускной режим и постоянно совершала набеги ДНД из числа активистов-комсюков и партийцев. Сколько историй, комичных и порой трагичных, помнит это монументальное здание эпохи позднего «репрессионизма»! Сколько молодых людей были застигнуты врасплох неконституционными обысками дружинников, как прятались в шкафах и даже выбрасывались из окон (увы, было и такое). Иностранцы с Запада, которых тогда еще много училось в МГУ, протестовали и грозились жаловаться мировой общественности, но бесполезно. Особенно эти налеты свирепствовали в годы, предшествовавшие и последовавшие за Олимпиадой-80. До и после этого было немного полегче. Известен случай, когда такой налет вдруг потревожил шумное празднование одной казахской компании в зоне-Б. Дружинники скрупулезно описали в протоколе все увиденное; один из наших героев, который под влиянием винных паров и чуждого климата временно покинул общество своих друзей, мирно заснув, был идентифицирован в официальном документе как «неподвижный предмет на кровати в темных очках».

Вспоминается другой случай. Один наш коллега решил с помпой отметить свой день рождения (на Остро витянова). Для этого он пригласил чуть ли не половину казахской Москвы. Не нужно говорить, что такие приглашения не отклонялись. Коллега предусмотрительно позвал большой контингент землячек, которые и вытянули праздничный стол. Но наш герой так разволновался и так устал, что в самом разгаре собственного празднества вышел из строя, уснув мертвым сном. Но «отряд не заметил потери бойца». Когда же гости спохватились, они вдруг обнаружили, что виновник торжества отсутствует. Его нашли под одеялом на кровати «средь шумного бала», когда музыка громыхала прямо над ним, лежавшим при полном параде в костюме с бабочкой. И хотя день рождения прошел в основном без хозяина, тот не остался в накладе. На этом балу, который он проспал, он и нашел свою суженую.

Между чувством и долгом

Здесь мы переходим к следующему сюжету: Москва в личной судьбе наших героев. Не будет преувеличением сказать, что этот город сыграл судьбоносную, порой роковую роль в личной жизни многих казахстанцев. Были романы, закончившиеся счастливыми браками. Но многие порой сталкивались со сложнейшей проблемой: как представить дома родителям «лицо неказахской национальности» в качестве избранника или избранницы. А ведь перед многими девушками стоял сложнейший выбор - из-за брака променять Алма-Ату на Москву или какой-либо другой город Союза. Сколько было слез, пролитых родителями, сколько было проклятий! А ведь еще были брачные союзы с иностранцами. Браки с представителями соцлагеря еще принимались теоретически, но замужества с «капиталистами» наносили непоправимую травму. В те времена это означало долгую и, как считали тогда, вечную разлуку. Для многих семей она длилась десятилетиями, пока не рухнул в одночасье Союз ССР.

Но были и оптимистичные истории. Одна из героинь наших прежних рассказов должна была вернуться по распределению домой, где ее ждало принудительное направление в Кзыл-Орду (это была одна из неприятных сторон учебы в Москве по разнарядке; нынешним стипендиатам «Болашака» это должно быть знакомо). Здесь ей на помощь пришел старый друг - «братка», один из тех, кого мы воспели в предыдущих статьях, посвященных Алма-Ате застойной. Он благородно расписался с ней, но когда пришла пора ликвидировать фиктивный брак, вдруг заартачился.

Несколько слов о тех, кто продолжил свою научную карьеру на другом уровне. Новые условия после 1991 года круто повернули судьбу многих из наших героев. Речь идет в основном о технарях и естественниках. Физики, математики и биологи вдруг обнаружили, что могут постоянно работать на Западе благодаря полученному советскому образованию, которое было вне конкуренции. Так, большое число их осело на Западе. Многие сейчас работают и даже руководят лабораториями, обогащая Запад своими знаниями в области лазерных и информационных технологий, микробиологии, борьбы с раком и т. д. Нам не в чем упрекнуть их: страны, которая обучила их и должна была бы востребовать их профессионализм, больше нет. А за гуманитариями никто особенно не гонялся, за исключением политологов, да и те были востребованы краткосрочно. И они в огромном количестве хлынули на родину, где внедрялись рыночные отношения. Но московская школа жизни помогла им выживать и в новых условиях.

Последней точкой отсчета в московской жизни была защита диссертации. Но не всем удавалось благополучно завершить работу. Были такие, кто умудрялся пройти стажировку, положенные три года аспирантуры, продлить ее и все равно не защититься. Такие ветераны становились достопримечательностью общежития, с которым они буквально срастались. Были жрецы науки, которые торчали в Москве до десяти лет, все корпя над вечным «дисером». Москва их не отпускала.

Последние из могикан

Костяк наших героев за редким исключением благополучно пережил все перипетии судьбы, перестройку в Москве и, несмотря ни на что, все-таки вернулся домой. С перестройкой политика грубо ворвалась в их беспечную жизнь. Те казахстанцы, которые учились в Москве в благополучные семидесятые, полностью насладились плодами «развитого социализма», благо в столице СССР тогда все было. Те, кому пришлось учиться в первой половине 80-х годов, собирали кое-какие крохи после Олимпиады-80. Им повезло, так как для Олимпиады построили множество современных зданий, ставших потом общежитиями, в том числе известный комплекс на Островитянова. Но тем, кому пришлось учиться во второй половине 80-х, довелось сполна хлебнуть прелестей перестройки с ее очередями, нехваткой всего и вся, сухим законом. Здесь мы от имени всех гуманитариев приносим глубокий поклон нашим друзьям - химикам и биологам - всем тем, кто имел доступ к чистому спирту-ректификату и бескорыстно делился им с земляками.

Об указе следует сказать особо. Он просто взял за горло наших героев. Анекдот «остановка - Ленинский проспект, следующая - конец очереди» следует понимать буквально. Наши герои в это трудное время научились многим нехорошим вещам: в частности, проникать в любые очереди, брать нахрапом, забывать об этикете рыцарства и благородства времен застоя. Но одновременно они получили те качества, которые им пригодились в рыночную эпоху. К слову сказать, именно в Москве прошли закалку многие из тех, кто потом создавал рыночную экономику в Казахстане. Но это была уже реальная жизнь, которая самым грубым образом оторвала наших земляков от благополучного и безмятежного времяпрепровождения во имя чистой науки.

Буквально на глазах политика грубо вмешалась в жизнь общежитского братства, жившего все еще по благородным законам эпохи застоя. Так называемая «гласность» разбудила многие низменные комплексы, прежде всего националистические, дремавшие в подсознании. Мы видели, как в смертельной схватке, вплоть до поножовщины, схватывались в общежитии армяне и азербайджанцы, которые за несколько лет до этого в шутливой форме могли обсуждать проблему Карабаха. Мы видели, как буквально сходили с ума прибалты, когда речь шла о предвоенных событиях. И тем казахам, кто приехал в Москву после декабрьских событий 1986 года, пришлось немало хлебнуть благодаря пресловутому постановлению ЦК КПСС о «казахском национализме». Демагогия перестройки, реализовавшаяся «Огоньком», «АиФ», «Комсомолкой» и другими СМИ, которыми зачитывались до дыр, не как ржа - медленно, а как скоротечная чахотка - прямо на глазах разрушала единство и братство народов СССР. Разумеется, это не могло не затронуть и общежитскую жизнь. В отношениях между людьми пошли трещины, исчезли прежние бесшабашность и бескорыстность. Кто-то начинал приторговывать компьютерами, спекулировать валютой и кое-чем более крупным, а не джинсами и пластинками, как в старые добрые времена.

Вольно или невольно, все мы втягивались в политику. К стыду своему, должен вспомнить, как дружно мы в общежитии на Островитянова голосовали весной 1990 года за Ельцина и жуликоватого Станкевича, которые баллотировались по Черемушкинскому району. Демократизация, свобода! Настоящая демократия, по которой жили обитатели общежитий, на самом деле исчезала, вытесняемая новыми, «рыночными отношениями».

Старый мир исчезал на глазах. У тех, кто доучивался на рубеже 80-90-х, буквально крыша горела над головами. Стипендии все меньше значили, самое необходимое можно было приобрести только по карточкам; единственное, что еще можно было купить за прежние деньги, до января 1991 года, - билет домой на самолет за 62 руб. 50 коп. Те, кто пережил путчи 1991 и 1993 годов, были последними представителями старой казахской диаспоры. Бросив свой бизнес в Москве, они все вернулись домой, а их места в общежитии заняли китайские шопники.

Так какую же роль сыграла Москва в жизни нашего поколения? Наверное, это был одновременно и период прощания с молодостью, и время взросления. Для многих он совпал с периодом прощания с иллюзиями и переходом к новому существованию, прагматичному и жесткому. Я мысленно вспоминаю многих из тех, кого видел в московских библиотеках и общежитиях. Вот девушка с хрупкой фигурой и томиком Грамши под мышкой в ИНИОНЕ, знаток итальянского языка - ей суждено было стать руководителем одной из крупнейших телекорпораций в Казахстане. Я помню атлетически сложенного экономиста в зоне-В МГУ - он сыграл молодого Султана Бейбарса в одноименном фильме, а потом создал один из крупнейших развлекательных центров в Алма-Ате. Если ориентироваться на этих людей и многих других, за чьими плечами была Москва, то время в этом городе пошло на пользу им и в целом нашей республике.

Но было среди детей застоя много и других, кто не выдержал ни бесконтрольной и слишком вольной жизни в Москве, ни условий безжалостного рынка, кто не смог расстаться с призрачными иллюзиями застоя и не захотел взрослеть. Многих из них уже нет с нами. Такими же, вечно молодыми и веселыми, они останутся навсегда в нашей памяти. Последние из нас - и те, кто успел защитить «дисеры», и те, кто не успел получить никому уже не нужные степени, - в начале 90-х садились в Домодедово в самолеты, чтобы лететь домой. Впереди ждала новая, взрослая жизнь, новые испытания, надежды и разочарования. Так начиналась нынешняя постсоветская жизнь.

Для тех, кто узнал автора и себя в героях этой статьи,
- все тот же Мура.