СУМЕРЕЧНОЕ СОСТОЯНИЕ САШИ СОКОЛОВА. Русский юродивый между собакой и волком

Прозаик Саша Соколов переживает сейчас сумеречное состояние. И свое личное, и страны, откуда он родом, и русской литературы. "Это спад, явный спад культуры, образования. Достаточно посмотреть телевидение, послушать радио, почитать российские газеты… Критерии все снижены, тиражи мизерны…"

Его проза несомненно, явление русского модернизма, переходящего в постмодернизм. Сумеречное состояние между собакой и волком. Проза русского юродивого: каждый монолог - открытие своего мира, каждое слово мистично. Разобраться в его невнятице и сумеречности не может никто. Так и вся Россия. В таком же сумеречном состоянии.

Бегство из номенклатурного рая

Родился Александр Всеволодович Соколов 6 ноября 1943 года будто бы в семье торгового советника посольства в Оттаве. В 1947 году отца, советского резидента в Оттаве, собирающего информацию о производстве атомной бомбы, заместителя разведгруппы, агента "Деви", выслали из Канады в Москву с шумным скандалом. Грозили смертным приговором, что отчетливо запечатлелось в памяти сына. А сыну было всего четыре года. Обыски, проклятья, спешный отъезд...

В 1950 году его отдают в элитарную школу для детей, приближенных к Кремлю. Он категорически отказался учиться в этом привилегированном заведении. Его водили к психиатру, стоял вопрос о переводе в специальное учебное заведение для умственно отсталых. Впечатления детства и стали потом основой для его первого романа "Школа для дураков".

Не ради игровых приемов он так запутывает сюжет первого романа, так раздваивает сознание своего героя, ученика школы для дураков. Проблески его спутанного детского сознания дают то одну, то другую картину школы, портрет то одного, то другого учителя. В том-то и эффект "Школы для дураков", угаданный Владимиром Набоковым, что автор не выдумывает, не выписывает сюжет, не играет в элитарную игру, а роется в памяти, выуживая оттуда то одно, то другое воспоминание. Перед нами поток детского сознания. Наплывают друг на друга чьи-то голоса, подсоединяясь к голосу ученика школы для дураков, к его учителю Павлу Норвегову. Для взрослого егеря Саши Соколова, пишущего в итильской охотничьей глуши под вой волков свой первый роман, учитель давно уже умер, а голоса его и до сих пор слышны, отзываются.

Бунтарь по натуре, он не только из привилегированной школы сбежал, но и дальше жил по законам, им самим себе предначертанным. В 12 лет написал приключенческую повесть, сочинял пародии и эпиграммы на учителей. Родителей одновременно обожал и ненавидел. Избегал их влияния, но следовал их указаниям.

В 1961 году окончил школу, какое-то время работал в морге, готовил себя к карьере хирурга, но понял, что это не его стезя. Из морга ретировался в объятия родителей и по требованию отца поступил в институт военных переводчиков, где, как известно, готовят кадры для разведывательных спецслужб.

Из Саши Соколова получился бы великолепный разведчик-нелегал. Между прочим, многие английские писатели - профессионалы разведки. Для писателя любой опыт полезен. Но больше трех лет учебы в "шпиенском институте" Саша Соколов не выдержал, сбежал к смогистам. Ему пришлось то ли симулировать душевную болезнь, то ли довести себя до этой болезни и три месяца провести в военном госпитале для душевнобольных. Вот где он поднабрался опыта для сумеречного потока сознания в "Школе для дураков". Трехмесячный диалог вел пациент Соколов с врачами-палачами и окружающими его клиническими психами. Поднимите истории болезней того периода, может, там и цитаты готовые из романа обнаружите.

Так оттачивался ни на что не похожий стиль Саши Соколова, который потом бодро имитировали профессиональные постмодернисты времен перестройки типа Михаила Берга.

Я понимаю отчаяние Саши Соколова, когда с трудом, медленно совершенствуя в глухом егерском одиночестве свой стиль, он вдруг спустя время обнаруживает его у всеядных ремесленников. "У меня же много заимствовано, и я повлиял на очень многих. Еще как повлиял. Взять того же, как его фамилия… Михаил Берг. Человек почему-то решил (не знаю, может, это такой постмодернистский прием?), что нужно взять всю мою лексику, всю мою ритмику, музыку и написать на их основе свои романы. Я только спрашиваю себя: а зачем человек это делает? Зачем столько времени и сил тратить на то, чтобы переделывать чужие книги? Представляю себе его разочарование сейчас, когда от меня ничего нового не слышно и он думает: "А что же мне теперь делать? Кого ж мне еще переписать?"

Может, из-за таких, как Берг, Саша Соколов и ушел в нынешнее многолетнее молчание, став русским Сэлинджером? Пиша тексты для самого себя и складывая их в охотничьи тайники…

Поколение романтиков

В юности он предпринял неудачную попытку бежать из страны через иранскую границу. Что его ждало в шахском Тегеране, какой палач вытягивал бы из него жилы? Тянет же их, то Бродского, то Сашу Соколова, то еще кого на загадочный Восток. И что бы их там ждало? Кто бы встретил его в Иране шестидесятых, сына советского разведчика? В каком зиндане он сидел бы до сих пор?

"Меня даже однажды поймали при попытке перехода советско-иранской границы в районе Гасан-Кули… Мы с товарищем попытались, но не вышло. Немножко посидели в тюрьме. Мне было 19 лет всего. Потом выпустили благодаря моему отцу, у которого были хорошие связи в армейских кругах".

Чтобы закосить от армии, пришлось вновь притворяться убогеньким, симулировать душевную болезнь. Он вживается в этот уже привычный для него образ юродивого. Этот поток шизоидного косноязычия мы потом встречаем в его романах. Стиль юродивого становится стилем всей его жизни. Где бы он ни находился - никаких вещей, никакого багажа, никакой собственности, даже книги, нарабатываемую с годами библиотеку он легко оставлял при переезде у друзей или знакомых. Чтобы никогда за ними не возвращаться.

Он и сейчас живет с рюкзачком за спиной, ничего лишнего, никакой собственности. Вот уж кто лишен буржуазности, это Саша Соколов.

Изгой, довольствующийся собой и природой, он бежит даже от встреч с любимыми писателями. В Швейцарии у него была возможность повидаться с Набоковым, определившим его писательскую славу неожиданно щедрой похвалой "Школе для дураков" - "обаятельная, трагическая и трогательная книга". Набоков сам пригласил Сашу Соколова в гости, но тот предпочел не явиться: "При встрече можно только ухудшить впечатление, ты можешь уронить себя в его глазах, зная о себе, что ты-то на самом деле хуже, чем то, что ты пишешь…" Он язвил и по поводу непрошеных визитеров к Набокову, той же Ахмадулиной или Амальрика, привычных коллекционеров знаменитостей.

Гордыня Саши Соколова особого свойства, это дерзость простых людей, не высовывающихся, куда не надо. Впрочем, и книги его написаны от имени этих простых людей, юродивых и беспомощных, не высовывающихся.

Юродивый, владеющий тремя языками, освоивший мировую классику? И все же: "Не думаю, что я принадлежал к "золотой молодежи". Все идеалы этого круга были совершенно не мои, так что я был, в общем, неуправляемым… Наверное, хорошо было вырасти в таком окружении, в такой семье. Во-первых, никакого пиетета и страха перед властями, во-вторых, абсолютное равнодушие к материальному благополучию..."

Не стоит, впрочем, переносить свой опыт на все поколение. Пример Саши Соколова, бессребреника и путешественника с рюкзачком за поясом, хорош как исключение. Другое дело, что из детей военных и разведчиков и в самом деле часто вырастают вполне самостоятельные и решительные люди, привыкшие отвечать за себя. Как замечает сам Соколов: "Да, кстати, очень многие, кого я знаю по эмиграции, произошли из семей профессиональных военных: Цветков, Лимонов, отец Бродского тоже был офицером-моряком… Среди творческих людей действительно очень высокий процент детей военных, они часто более образованны, получили больше впечатлений".

Я бы добавил: детей военных, прошедших войну и научившихся бороться за себя и свои права. В этом смысле почти все наше поколение - поколение одиночек. Дети великой Победы, дети военных, впервые в ХХ веке почувствовавших в годы войны свою уникальность и свой индивидуализм, свою ответственность за происходившее. Без этого чувства ответственности и независимости не было бы и великой Победы 1945 года.

Ответственность и независимость наши отцы передали и нам, первому в истории России поколению русских экзистенциалистов и одиночек. Дети Победы прорывались каждый в свою сторону. Кто на Запад, кто на Восток, кто в православие, кто в буддизм, кто в национализм, кто в мистицизм.

Пролежав в психушке и получив долгожданный белый билет, Саша Соколов, с двенадцати лет считающий себя писателем, устремляется в новейшие литературные течения. И сразу же примыкает к смогистам, своим сверстникам, таким же талантливым и юным. Вместе с Леонидом Губановым, Владимиром Алейниковым, Юрием Кублановским и другими он читает стихи у памятника Маяковскому. Еще один поворот судьбы. Не отвернись оттепельные власти, в том числе и литературные, от группировки смогистов, судьба поколения сложилась бы по-другому. Как вспоминает Саша Соколов: "Это было что-то яркое, яркая такая вспышка на фоне официальной идеологии. Это было весело, дико интересно, мы все друг у друга учились, опыт старших нам был чужд, мы хотели чего-то совершенно нового". Последняя попытка общинности, коллективизма, нового литературного движения, новой коммуны…

После СМОГа он уже не принимал участия ни в каких группировках. А позднее написал эссе, ретроспективный текст со скрытым цитированием смогистов - "Общая тетрадь, или Групповой портрет СМОГа".

По городу мчится некий гумилевский трамвай, и в него на ходу заскакивают смогисты. Каждый рассказывает о своем. "Это трамвай, как бы населенный моим поэтическим поколением, его групповой портрет". Хотелось и этому одинокому гуру найти связь со своим разбросанным поколением. Найти нишу для них в истории литературы. Не получилось.

Выход в открытый космос

1967 год. Соколов поступает на факультет журналистики МГУ, под недреманное око Ясена Засурского. "Это было самое свободное место в советской системе - факультет журналистики… Я помню, что Засурский, наш декан, разрешил обсуждение солженицынских книг. В то время немыслимое еще где бы то ни было… Профессор Татаринова, сам Засурский, Мулярчик, его верный оруженосец, тоже блестящий, до сих пор преподает, кажется. Блестящие люди. Это - школа. А потом еще не менее важная школа. Параллельная ей, коридорная. В коридорах обсуждалось все. Создавались обрывки текстов, которые потом были записаны…"

Довольно скоро он переходит на заочное отделение и уезжает на Волгу. Уходит с третьего курса на заочное отделение и едет в провинцию. В Марийскую республику, в село Морки. "В этом глухом селе, в 100 километрах от Йошкар-Олы, почему-то была малотиражка… Это была очень хорошая школа. Я печатал в нашей маленькой газете, что хотел, без всякой правки". Три его марийских очерка были перепечатаны в газете "Марийская правда". "Вернулся в Москву уже сложившимся журналистом, и меня сразу же взяли в "Литературную Россию"…"

Работа с 1969 по 1971 год в "Литературной России" была периодом встреч со знаменитыми писателями, интервью и репортажей. Он окунулся в литературную жизнь и понял, что в ней легко можно утонуть. Литература пишется в отрешенности - таков был вывод из работы в "Литературной России". Хотя о самой работе Соколов не жалеет. Кстати, советовал бы нынешним редакторам "Литературной России" собрать материалы, подписанные "А. Соколов", "Александр Соколов", "С. Александров" и опубликовать их как заметки знаменитого писателя в альманахе "Литературной России".

Получив наконец диплом МГУ, с 1971 по 1973 год Саша Соколов работает егерем в охотничьем хозяйстве на Верхней Волге, где и пишет свой первый по-настоящему модернистский роман "Школа для дураков". Надо было уехать в заповедную глушь, чтобы заново открыть велосипед. Так, впрочем, и "лианозовцы": Сатуновский, Некрасов, Кропивницкий - выходили на концептуализм из русского "ничто", мало зная о западных новинках, не повторяя западных модернистов. Так и Юрий Мамлеев бродил в обнимку со своими "Шатунами", не спрашивая разрешения у западных новаторов. Впрочем, так же и Юрий Гагарин, такой же модернист, с тех же заитильских мест, открывал свой космос.

Саша же Соколов самостоятельно открывает поток сознания, создает мир, возникший в детском шизофреническом воображении. Конечно, он подпитывался западными текстами. "Как только появились у нас в печати какие-то первые обрывки и клочки западных модернистских произведений, я сразу же набросился на них как на что-то родное, я ни на минуты не сомневался, что это - мое... Я был верным учеником Гоголя в отрочестве и юности… Я понял: ага, вот оно и есть, то самое, чему в русской литературе я не нашел продолжения…"

Он был отрешен от всего, в том числе от бытовых потасовок и распрей, неизбежных и в охотничье-егерской среде, увиденных им как бы со стороны и впоследствии описанных с любовью и с грустью в книге "Между собакой и волком". Убили предыдущего егеря за то, что подстрелил дорогую гончую, могли убить и Сашу Соколова. В 1973 году он закончил свой первый роман.

Устав от варварской жизни, молодой журналист перебирается сначала в Пятигорск, где работает в газете "Ленинское знамя", затем возвращается в Москву. Служит истопником, держа за пазухой написанную нетленку.

Если попробовать пересказать содержание его текста, которого как бы и нету вовсе, мы очутимся в дачном поселке, в спецшколе для умственно отсталых детей. Герой - школьник, страдающий раздвоением личности, с ним что-то происходит, он что-то вспоминает. Если бы не языковая игра и сложные вариации юношеского сознания, роман был бы вполне типичен для русской литературы, повествующей о взрослении подростков, о приходе юноши в мир любви и смерти. Таких героев много - от романов Гончарова до романов Аксенова. Но Саша Соколов осознанно гонит сюжет вон, выкидывая из каравая словесности "весь этот сюжетный изюм и швыряя в подаяние окрестной сластолюбивой черни. А хлеб насущный всеизначального самоценного слова отдать нищим духом, гонимым и прочим избранным". Думаю, с этими мыслями Соколова согласились бы и Велимир Хлебников, и Андрей Белый.

Бессюжетному, да еще посвященному школе для умственно отсталых произведению не нашлось места в советских издательствах. Саша Соколов понимает, что крамолы в романе нет, но и форма совсем уж недопустимая для властей, нужен выход на Запад. Знакомится с австриячкой Иоханной Штайдль. Пытается жениться и выехать в Вену. Препятствуют и родители и власти. Пришлось канцлеру Австрии Бруно Крайскому обращаться к Брежневу, чтобы тот дал добро на выездную визу. Так самого аполитичного писателя тогдашней России силком загоняют в политику. Первая жена Тая с дочкой Александрой остались в России. Тогда-то и появился на горизонте Саши Соколова будущий герой "Палисандрии" Леонид Ильич Брежнев.

В Австрии задерживаться писатель не собирался, манила Канада, малая родина. Про Канаду он думал, и когда решался бежать в Иран, Канаду держал в запасе и при знакомстве с миловидной австриячкой. Работать столяром на мебельной фабрике в Вене без малейших перспектив не входило в его планы. Австрии не нужны русские писатели. Но и ему не так уж нужна Австрия.

В сентябре 1976 года Саша Соколов едет к Карлу Профферу в Анн Арбор, печатающему в своем издательстве "Школу для дураков", и с его помощью в 1977 году получает долгожданный канадский паспорт.

Саша Соколов умеет добиваться своего. Он стал писателем, о чем мечтал с детства, его признали известные люди, и среди них - Набоков. Стал гражданином Канады, страны, где родился. Хотя под наблюдением Канадской конной полиции Соколов остается постоянно. И немало канадских контрразведчиков пытались разгадать словеса и шифрограммы из "Школы для дураков", а особенно из "Между собакой и волком". Представляю их мучения…

Тайная жизнь гения и порнографа

Впрочем, он жил и живет всю жизнь под наблюдением, это и были его очередные, уже канадские коридоры "Школы для дураков", потому Соколов и не участвовал никогда в политических разборках. Он прекрасно понимает законы американской коммерческой цензуры, не менее идиотские, чем законы советской цензуры. "У каждого писателя свой запас дыхания… Начинает явно чего-то не хватать - русского круга общения, русских разговоров… Моим самым любимым занятием когда-то было сидеть в компании русских людей и слушать, не принимая участия в разговоре… Вот такой атмосферы свободного разговора там уже ни за какие деньги не найдешь…"

От кого ему приходилось обороняться - на Западе ли, на Востоке - не так важно. Он учится в "Школе для дураков" всю жизнь. Когда закончит? И дадут ли закончить?

Первый свой рассказ "За молоком" Саша Соколов опубликовал в 1967-м в "Новороссийском рабочем". Затем внезапно был опубликован рассказ "Старый штурман" о жизни слепого моряка в журнале "Жизнь слепых". "Так получилось, что мой едва ли не единственный рассказ в Советском Союзе получил первую премию популярного в свое время журнала "Жизнь слепых"… И вот этот журнал я увидел в киоске, смотрю, там объявляется конкурс на лучший рассказ. Я послал рассказ о слепом капитане дальнего плавания, который беседует со своей кошкой, сидя на пенсии в маленьком приморском городке. Он рассказывает ей о своих путешествиях по миру. И вдруг напечатали и дали большую премию".

Роман "Школа для дураков" был закончен в 1972 году, написан в основном на берегах Волги. Вышел на русском языке в 1976 году, а уже в 1977-м был переведен на английский. Его вывезла на Запад австрийская невеста Саши Соколова Иоханна Штайдль. Рукопись дошла до Проффера, тот передал на прочтение Бродскому и Набокову, от Бродского пришел кислый отзыв, рукопись была явно не в его вкусе, впрочем, он и Василия Аксенова отверг, зато стареющий Набоков своим трогательным отзывом запустил в мировую словесность нового героя.

С третьей эмигрантской волной Соколов почти не общался. Антисоветскую прозу откровенно презирал, считая соцреализмом наоборот, коммерческие отношения с американскими властями считал позорными. "Я не знал, что в Америке для того, чтобы выдвинуться и себя показать, нужно крутиться. Я жил такими советскими представлениями о том, что достаточно хорошо писать…"

Лучшей книгой Саши Соколова я считаю его второй роман, "Между собакой и волком". Это смелое соединение предельного авангардизма с русским сказом, с фольклорными преданиями. Несомненно, самый русский роман Саши Соколова и самый новаторский. Слова льются, как вода в его Итиле, в матушке-Волге. Сам писатель считает, что "…опять же, мне очень повезло. Семья путешествовала по России. Родители очень увлекались фольклором. Моя мать из Сибири, и она привнесла огромное собрание своих знаний, именно фольклора. Это человек, который говорил пословицами, поговорками…"

Вот и роман "Между собакой и волком" построен как сборник русского фольклора, вне всякого сюжета. Работа егерем в охотничьем хозяйстве, какие-то отголоски истории егеря, погибшего до твоего появления здесь. Все перетекает из одного в другое. Автор пишет записки в стихах и посылает их в бутылках по воде. Сказочная Заитильщина.

"Вы Заитильщину знаете, спорам и прениям здесь предел, хотя б и сравнительный, положить невозможно: заспорили про любовь - кто, мол, она, мадама эта, всецело прекрасная. Всяк свое утверждал, одни - подобно Василию Карабану, - что Вечная жизня зашла погостить, одни - напротив: раздор, недород, события".

Из таких горошин и выкован весь роман. "Минуло, зажило, зубы острые, хвост долгий…" То ли фольклорист сказки старушечьи записывает, то ли рыбаки былье всякое вспоминают, а заодно и проблемы нынешние решают. Перед нами природный мистический роман, и метаморфозы с его героями - естественные метаморфозы. Так жили когда-то в Древней Руси, с лешими, с домовыми, с волками, превращающимися в богатырей, и с царевнами-лягушками.

В романе "Между собакой и волком" меньше всего литературности и пародийности, книжных ассоциаций, реминисценций. Это чисто соколовский роман. Слова, как камушки в Итиль-реке, промываются водою. Может быть, эту книгу можно и петь на разные голоса.

Первый роман чересчур грустен и ассоциативен. Третий - "Палисандрия" - осознанно пародиен. На мой взгляд, это та пародия, которой прикрывается автор, уходя в массовую литературу. Он забавляется цитатами, смешит читателя, а по сути, повторяет путь своего учителя Набокова, писавшего блестящие романы, но широкой публике неинтересного. Ему хотелось ворваться в масскультуру. "Лолита", какие бы глубины в ней ни открывали, нужна была для завоевания издательств, прессы, публики. То же и для Соколова. Его первый роман стал интересен эстетам. Второй почти не был замечен и даже не переведен на английский. С коммерческой точки зрения - полный провал. И тогда он пишет пародию сразу на все жанры, пользующиеся популярностью у западного читателя: на исторический роман, на мемуары знаменитости, на эротический роман, на детектив. Цитирует сотни классических произведений, от Радищева до Аксенова. Чем больше пародий, тем лучше. Издевается и над сюжетом, и над историческими деятелями, и над самим главным героем. И еще - над собой. Но своего он добился, эту грубую эротику о том, как трахали жену Брежнева, о похождениях Андропова и Берии, этот откровенный китч перевели на все языки.

"Палисандрия" вывела его в известные писатели, она же и надолго заставила замолчать. Думаю, нынешнее молчание Саши Соколова, осознанное писание в стол, - результат публикации "Палисандрии". Писатель сам себя наказал. Где-то работает, куда-то ездит, что-то пишет. Но, что бы он ни напечатал, все будет восприниматься сквозь призму плотоядной "Палисандрии". Она блестяще написана и еще долго будет считаться любителями порночтива за образец жанра.

Он попробовал вернуться в Россию, без которой давно уже чувствовал себя неуютно. Первая попытка не удалась. Он явно не удовлетворен новой Россией и новой литературой. Будем ждать другую неизбежную попытку. Может быть, и тексты его потайные, нынче пишущиеся, - для России предназначены?