Гомеопатия и ее значение, Краснодар, 1927

Как возникло новое учение.

Один из крупных ученых и лучших врачей Германии, Самуил Ганеман (родился в 1755 г. в г. Майсене - Саксонии, умер в 1843 г. в Париже, оставив после себя 23 переведенных и 72 оригинальных труда), человек редкой эрудиции, кристаллической честности и необычайной трудоспособности, совершенно разочарованный в медицине, „насмотревшись к каким печальным результатам, приводят различные системы лечения", как он писал своему другу - известному,врачу Гуфеланду - в поисках тайны целебного действия лекарств проделывает опыт с хинной корой, которую принимает, будучи совершенно здоровым.  Прием хины вызвал у него особого рода лихорадку. Этот опыт навел его на мысль, которая  послужила к открытию терапевтического закона: similia similibus curantur (подобное лечится подобным), заключающегося в том, что болезни излечиваются только такими лекарствами, которые сами в состоянии вызвать в здоровом организме подобные, _сходные с ними болезненные состояния. Шестилетняя проверка всех известных в древней и новой литературе излечений подтвердила верность этой мысли, дальнейшие девятилетние опыты и практика расширили, углубили открытую, наконец, тайну лечения, которую он этому времени формулировал уже определенно. Результаты нового лечения получились такие, что Ганеман, в другом письме к Гуфеланду, говорит, что не променял бы его на все сокровища мира. Новое открытие вызвало полную революцию в терапии, а также в фармакологии (науке о лекарствах) и в учении о величине приема лекарств.

Основной закон терапии - закон подобия.

Первым и основным положением гомеопатии является закон подобия.  Народные поговорки: „клин клином вышибай" и „чем ушибся, тем лечись", встречающиеся, кажется, у всех народов и у очень древних, показывают, что свойство подобно действующих лекарств излечивать болезнь было подмечено многими и с давних времен.  Кому, например, неизвестно, что отмороженную часть тела нужно не обогревать, а тереть снегом и на холоде; что ожоги лечатся не холодом, а жаром на расстоянии; что жажда утоляется лучше горячим питьем, чем холодным; что занозу легче всего извлечь иглой, т. е. другими подобными же по форме и величине телом; что крайнее утомление устраняется не покоем, а массированием, т.е. тоже движением, но пассивным; что горе лечится не весельем, а сочувствием, т.е. тоже горем другого; что предрассудок побеждается рассуждением, а насилие - насилием же, а не непротивлением"?  Если бы мы продумали эти простые факты до конца, то неминуемо пришли бы к открытию закона подобия. Эти, удивительные на первый взгляд явления происходят потому, что организм будучи в сущности не чем иным, как механизмом, реагирующим на все внешние физические и химические воздействия, стремится восстановить нарушенные, присущие ему форму и состав; следовательно, то, что мы называем болезнью, есть не что иное, как проявление борьбы организма против вредоносного начала, а симптомы болезни являются средством, пускаемыми в ход организмом для борьбы.  Таким образом, чтобы придти на помощь организму, нужно не бороться с симптомами, подавляя их, а наоборот, подкреплять организм средствами, вызывающими подобные же симптомы. Значит, гомеопатическое лечение есть метод естественный, применяемый и указываемый самой природой, и он согласен вполне с классической идеей Гиппократа, учившего, что сама природа излечивает, врач же должен прислуживать в ее стремлении исцелить. (По-гречески „терапия"- значит „прислуживание, уход").  Поэтому гомеопаты против прилива крови к голове дают белладонну, против дизентерии - Меркурий, против воспаления ночек - кантарис, средства, вызывающие у здоровых людей подобные болезни.  Еще Гиппократ заметил, что чемерица (вератрум) вызывает рвоту и поносы, и употреблял ее в этих болезнях, и многие после него употребляли лекарства на основании  гомеопатического принципа; но никто до Ганемана не возводил это в строгую систему, в правило. Он доказал, что лекарства не иногда только, а всегда излечивают лишь такие болезни, которые очень схожи с вызываемыми ими у здоровых очень большими дозами, л что все проверенные, якобы аллопатические излечения, в действительности были бессознательными гомеопатическими.  Современное употребление при сифилисе ртути, которая вызывает чрезвычайно схожую болезнь - меркуриализм и тому является одним из лучших лекарств против сифилиса, может служить примером бессознательного применения гомеопатии.  Если глубже вникнуть в терапевтический закон (закон подобия), то легко открыть, что это тот же закон причинности, закономерности, используемый организмом для определенных целей: исправления повреждений и восстановления изношенных частей и материалов.  Так как тождественные силы не действуют друг на друга (Ганеман), то необходимы подобные, и чем они подобнее, ближе, родственнее, тем действие одной на другую будет сильнее.  Сам закон эволюции, включающий в себе конечно и революцию, тоже является результатом подобных влияний, хотя вероятно не только их одних.  Для воздействия необходима известная степень сродства, подобия (здесь идет речь о родстве действия на организм, т. е. родстве динамическом, а не химическом).  Возьмем простой пример: болезнь головы. Чтобы подобрать к этой болезни лекарство, первым необходимым условием должно быть какое-либо отношение лекарства к голове, а не к ногам или другой какой-либо части тела. Это ясно. Но голова состоит из кожи, черепа, мозга и т. д. Если в данном случае страдает мозг, а мы дадим лекарство, действующее на кожу или кости черепа, то излечения конечно не получится. Следовательно, мы должны выбрать средство, влияющее на мозг.  Предположим дальше, что данная болезнь выражается нарушением кровообращения в мозгу, а именно полнокровием. Будет ли подходящим лекарство, влияющее например на питание вещества мозга? Конечно нет, потому, что дело не в питании; следовательно, тут нужно такое лекарство, которое тоже действовало бы на обращение крови.  Но это еще не все: ведь мозг делится на участки передний и задний, верхний и нижний, поверхностный или глубокий, правый или левый, и само полнокровие может быть активным или  пассивным, далее - может ухудшаться или улучшаться от многих причин, не всегда понятных и объяснимых: утром или вечером, днем или ночью, на солнце или в тени, на холоде или в тепле, при восточном или южном ветре, на новолуние или полнолуние, от движения или в покое, лежа или стоя и т. д.  Можно пойти и дальше. Известно, например, что разные телосложения, темперамент, возраст, пол представляют каждый свои особенности, с известной наклонностью к тем или иным заболеваниям. Это, конечно, потому, что каждая из названных категорий определяется известными различиями: силой или слабостью тех или иных частей или систем организма.  Хотя, когда мы доходим до известной степени углубления в детализации, мы очень часто уже не можем понять и объяснить все явления, однако, твердо зная и понимая необходимость принципа подобия до этого момента, мы уверенно предполагаем, что идя и дальше по этому пути мы должны держаться того же принципа.  Таким образом, пытаясь все более и более целесообразно подойти к сущности болезни, в действительности мы ничего другого не делали, как устанавливали и углубляли сходство симптомов лекарства и болезни и приходим чисто логически к заключению о необходимости выбора лекарства на основании принципа подобия, наиболее обеспечивающего нас в том, что лекарство ударит как раз по тому самому месту, в котором коренится болезнь и ударит так, как именно нужно, чтобы ее уничтожить.  Этим единственно правильным путем действуют гомеопаты, когда ставят диагноз болезни и выбирают лекарство: сначала по органу и характеру совершающегося в нем процесса с присущими ему патогномическими симптомами, далее по характерным для данного случая признакам, по внешним причинам, послужившим поводом или ухудшающим обстоятельством и, наконец, по личным особенностям больного, его телосложению, темпераменту, полу, возрасту и т. д.  Аллопатия, не знающая закона подобия, но толкаемая логикой вещей, вынуждена идти этим же путем в своих поисках специфических средств, хотя, идя в впотьмах и часто спотыкаясь, она медленно продвигается, тем не менее, должна неминуемо придти к открытию закона подобия.  Что же тогда из себя представляет аллопатический принцип „противное лечится противным", и еще третий, мыслимый - не подобным и не противным, а иным?  Если, как мы видим, сходство легко установить там, где оно есть, то этого никак нельзя сказать о противоположности, которую даже определить не всегда возможно.  В самом деле, что противоположно жидкости, теплу, свету, ощущению жжения, колотья, нытья, оскомине, и т. д. Жидкости, может быть твердое, газообразное или лучистое?  Теплу, скажем - холод, свету - темнота, но в действительности нет ни тепла, ни темноты, а только различные степени температуры и света; а ощущению жжения - ощущение замерзания? Очевидно, что само понятие противоположности в данном случае весьма условно, метафизично, по большей части не верно, и в действительности означает почти всегда иное или иную степень того же явления: плотности, температуры, света и т.д. или ощущения этих явлений.  Оно только тогда становится не пустым, когда применяется конкретно к однородному явлению, имеющему только два вида, например, северный и южный полюс магнита, тут-то как раз и проявляется высшее сродство - закон подобия и его следствия: разноименные силы притягиваются, а одноименные отталкиваются. Необходимо однако указать, что здесь возможно и иное толкование, а именно, что притяжение происходит не в силу разнородности, а против в силу устанавливающегося продолжения одинаковых токов, и этот взгляд согласуется с диалектическим толкованием противоречий, как следствий развития того же процесса. Если понимать слово противоположность именно так, то ганемановский метод лечения можно было бы назначать по существу анти или энантиопатическим. На эту возможность указал уже и сам Ганеман, но, конечно, спор аллопатов и гомеопатов идет не из-за названия.  Если, как выяснилось из сказанного, способ противоположности оказывается идущим мимо цели, часто невозможен и даже лишен смысла, то средний метод лечения - иными средствами, не имеющими никакого отношения к болезни, не подобными и не противоположными, а иными, сводится в сущности (если не считать наносимого ими вреда) к тому, что аллопаты иногда отмечают на рецептах для аптекаря таинственными латинскими инициалами, которые означают „чтобы больной думал, что его лечат", иначе говоря - к предоставлению больного его собственной судьбе, что на профессиональном языке аллопатов носит внушительное название „выжидательного метода".  Остается один путь - подобия, к которому ведет неизбежно, как мы видели, всякое стремление приблизиться к причине болезни, всякое искание средства, могущего воздействовать на первоначальный ее источник и возможно полнее им овладеть.  Мы видели, что терапевтический закон был открыт, экспериментально доказан на тысячах опытов и логически установлен посредством строго научного индуктивного метода. Мы пытались сделать его понятным и привели из многих существующих у гомеопатов объяснений, одно-органической реакции, имеющее свое соответствие в физике: упругое тело восстанавливает свой вид с такой же силой, с какой оно было сжато ударом, и другое - угол отражения равен углу падения. Мы пытались своим путем анализа подобия, на примере болезни, обосновать его рациональность и пришли к выводу, что только метод подобия разумен и даже возможен, а что аллопатический -паллиативный, как и средний, логически не состоятельны.  Только вполне усвоив универсальность принципа закона подобия, его абсолютное значение для всякого лечения, можно стать истинным врачом и иметь возможность оценивать не только установившиеся уже различные системы, методы и средства лечения, но и все будущие, ежедневно открываемые все новые и новые „чудесные" способы, до которых так падки несчастные больные, чем пользуется пресса в целях сенсации и рекламы, воспламеняя тщетные надежды и воспитывая у больных легкомысленный расчет на чудесность спасения.  Необходимо, однако, твердо помнить, что все объяснения и все рассуждения, как бы они ни были хороши, все же они не могут ничего ни доказать, ни опровергнуть, а только лишь могут помочь нам понять.  Было бы противно самой позитивности гомеопатии, пытаться объяснением добиться ее признания.  Факты остаются фактами, независимо от того понятны ли они или нет и, как мы увидим дальше, многие положительные и точные пауки, пользующиеся покровительством всех буржуазных правительств и потому развивающиеся в несравненно более благоприятных, чем гомеопатия условиях, и быть может много менее понятные, чем гомеопатия, обходятся пока без объяснения своих собственных законов, что однако отнюдь не мешает им быть весьма плодотворными, как не мешает это и гомеопатии.  Факты могут быть опровергнуты только фактами, т. е. экспериментом, а не доводами, но аллопаты этих фактов как раз боятся больше всего, потому что факты, как по волшебству, каждого аллопата, прикоснувшегося к ним, превращают в гомеопата, как это было с проф. Биром, проф. Кравковым и тысячей других.  Ставить вопрос так, как ставят иные противники гомеопатии: „объясните закон подобия, иначе мы не можем его принять", значит или воображать, что законы природы должны равняться по нашей логике, и совершенно не разбираться - что в процессе познавания раньше и что после, но поговорке „ставить телегу перед конем", или же быть совершенно лишенным сознания долга - знать, и претендовать на то, чтобы другие вколачивали в нас новые истины. Это не только не разумно, но и не искренно, так как сами аллопаты не заботятся, да и не могут доказать своего закона противоположности.  В сущности, однако, эта „научная" требовательность - не что иное, как тактический прием для увековечения разговоров и обсуждений. Ведь таких объяснений не только закона подобия, но и любой истины, которые были бы обязательно приемлемы для не желающего знать, вообще не чествует. Тут уместно вспомнить олова Маркса в тезисах о Фейербахе: „На практике должен человек доказать истинность, т. е. действительность и силу, посюсторонность своего мышления. Спор о действительности или недействительности мышления, изолированного от практики, есть чисто  схоластический вопрос". Поэтому потусторонне-мыслящих не так легко убедить, тем более, что как известно, если бы и таблица умножения затрагивала чьи-либо интересы, то нашлись бы люди, которые оспаривали бы ее и опровергали.  Ряд новых открытий в медицине сильно изменил в последнее время основные взгляды аллопатической школы и вместо всего сказанного можно было бы указать только на серотерапию и вакцинотерапию, которые являются не чем иным, как признанием аллопатами гомеопатического принципа. Насколько однако, с точки зрения гомеопатов, применение этого принципа правильно, другой вопрос, о котором речь будет впереди.

Гомеопатическая фармакология.

Вторым основным положением гомеопатии, вытекающим из первого, является гомеопатическая фармакология, потому что для использования закона подобия необходимо знать основательно, как действуют лекарственные вещества на здоровый организм, какие болезненные явления они в нем вызывают.  Опыты над животными для этого, понятно, недостаточны; они годятся для лечения животных же, а не людей, потому, что в некоторых случаях разница воздействия на разные яды организма различных животных и человека огромна, не говоря уже о том, что животное не скажет нам, что именно оно чувствует при этом, следовательно, ценнейшие данные самочувствия - субъективные симптомы таким образом пропадают, а на больных людях делать опыты просто преступно.  Гомеопатическая фармакология состоит из:  1) токсикологии, черпающей свои данные из наблюдений случайных и умышленных отравлений на людях, определяющей действие лекарственных веществ на различные органы и ткани;  2) фармакологии, изучающей действие лекарственных средств на животных: лягушках, кроликах, собаках и т.д., при чем выводы не переносятся целиком на человека, как это совершенно неосновательно делают аллопаты, а как дополнение к токсикологии;  3) фармакодинамики, основанной Ганеманом и дающей картину функциональных изменений здорового человеческого организма под влиянием лекарственного вещества, объективные симптомы и полную субъективную симптоматологию, неоценимую при выборе лекарств для телесных болезней и особенно для психических, т. е. нарушения функций воли, чувства и интеллекта, и, наконец  4) клинических наблюдений.  Испытание лекарств в гомеопатии производится над возможно большим числом здоровых людей, преимущественно врачей, добровольно берущих на себя эту благородную задачу, и оио тем совершеннее, чем обширнее и разнообразнее круг испытаний: по возрасту, полу, темпераменту, телосложению, условиям жизни, профессии, временам года и различным климатическим условиям.  Таким образом, получается полная и точная картина действия лекарства на все части тела, на все органы, на чувства, волю и умственные способности. Можно решительно сказать, что в гомеопатии человек обрел еще один, самый могущественный рычаг, для подчинения себе всего своего существа.  Средство, вошедшее однажды в гомеопатическую фармакологию, остается в ней навсегда, т. к. в истинной науке нет места увлечениям и моде, что, конечно, не исключает, а наоборот предполагает возможность растущего обогащения ее новыми средствами, по мере их исследования.  Ганеман успел 'исследовать около 100 средств, положив начало новой фармакологии, такой же точной и позитивной (положительной), как и закон подобия, который она оплодотворяет.

Гомеопатические дозы

Третьим основным положением гомеопатии, вытекающим из первого, а также и из второго, являются гомеопатические дозы.  Вопрос о дозах в гомеопатии неразрывным образом связан с законом подобия, которого он является продолжением, неизбежным следствием, как и с фармакологией, потому что раз лекарство должно быть подобно болезнетворному началу не только по своему действию - динамически, качественно, но также и по силе, значит и количественно, то мы неизбежно приходим к малым дозам, т. к. знаем, с одной стороны, какое ничтожное количество ядовитого вещества достаточно, например, чтобы заразить человека сифилисом или другой инфекционной болезнью, а с другой - насколько микроскопичны клетки, из которых состоит организм. Что же удивительного в том, что гомеопаты работают инструментом таким же тонким, как и механизм, который и исправляют?  Однако и учение о дозах, как и закон подобия, явились не в результате рассуждений и теорий, а опыта.  С первых же своих опытов лечения, но новому принципу, Ганеман заметил, что избранное на основании закона подобия и данное одно в чистом виде лекарство действует слишком сильно, вызывая на некоторое время ухудшение и потому вынужден уменьшать все более и более дозы. К его великому удивлению, при тщательном размельчении вещества, целебная сила его в (противоположность отравляющей) не уменьшалась пропорционально уменьшению количества, а  наоборот увеличивалась. В течение десятков лет он уменьшал осторожно, всегда проверяя результаты, и дошел, таким образом, экспериментальным путем до микроскопических доз, которые,  излечивая больные органы, совершенно не затрагивают здоровых, т. е. не вредят. Гомеопатическое лекарство имеет целью возбудить недостаточную реакцию организма, направленную в ту же сторону, что и болезнь, т. е. подкрепить усилия организма, помочь ему, тогда как  аллопатическое лекарство должно достигнуть как раз обратного - побороть усилия организма и вызвать противоположное состояние, например, при запоре - понос, при жаре - холод и т. д. Отсюда и правило: у гомеопатов как можно меньше лекарства, а у аллопатов - как можно больше.  Аллопатия сама открывает теперь то, что гомеопатия уже давно знает: это - закон малых доз, открытый самостоятельно Ганеманом путем опыта, закон, который более широко, но тем  не менее совершенно правильно формулирован Гегелем, как переход количества в качество. Как по восходящей, так и по нисходящей линии вещество, с изменением количества, в известный момент изменяется и качественно, т. е. приобретает новые свойства.  Новейшее учение об анафилаксии, также давно известной гомеопатии, поэтому запрещающей повторение приемов лекарств в высоких делениях иначе, как через большие промежутки времени  и только после других промежуточных лекарств, применяет и объясняет силу доз, мало уступающих в микроскопичности гомеопатическим, и эти дозы, оказывается, могут быть устанавливаемые только на основании опыта, а не априорно (теоретически).  Учение о четвертом состоянии-лучистом-материи, развивающем новые формы энергии, как и олигодинамические опыты Мюнхенского профессора-ботаника Нэгелли, вводят в науку о динамике материи такие астрономические, или, что то же, гомеопатические цифры, что как говорит член Парижской медицинской академии, доктор Журдан, „прошло то время, когда шутки над бесконечно малыми приемами считались достаточным аргументом против гомеопатии".  К сказанному можно прибавить и опыт Нью-Йоркской фармацевтической фирмы „Берике и Тафель", приготовившей из радия крупинки в наименьшей из общеупотребительных доз - 30-м сотенном делении, и радий в этом дециллионном размельчении (дробь со знаменателем в 60 нулей)] оставил на фотографической пластинке объективное доказательство своей силы.  В свете современного учения о делимости материи и о великой энергии ее частиц, о микроскопических клетках, из которых состоит организм, и об их питании, всякий скептицизм в вопросе о гомеопатических дозах не научен, просто не серьезен.

О диагнозе в гомеопатии.

Противники очень часто обвиняют гомеопатов в том, что они, тщательно изучая и учитывая симптомы болезни, не обращают якобы должного внимания на ее сущность, мало заботятся о диагнозе, как они утверждают. При этом под сущностью болезни подразумевается та предполагаемая причина ее, которая в последнее время как будто открыта под микроскопом или путем химического анализа, в виде бактерий или токсинов в некоторых заразных болезнях.  Не приходится много говорить, чтобы доказать всю вздорность этого обвинения. Чтобы изучить болезнь, гомеопат должен выяснить, не говоря уже о наследственности и перенесенных болезнях, все объективные и субъективные симптомы, не исключая, конечно, выслушивания, постукивания, исследования мочи, крови и т. п., а чтобы назначить лекарство, должен основательно знать его действие в объективных и субъективных его проявлениях.  Не исчерпывает ли это правило всех требований диагностики и может ли сделать больше этого диагност-аллопат?  Больше сделать не может, но делает гораздо меньше. Аллопат не придает никакого значения всем субъективным нормам, во-первых, потому, что психика - это, якобы, сфера нематериальной души, не связанной с телом или потому, что больному „кажется", будто он чувствует то или другое  и, во-вторых, если даже аллопат материалист и не считает всех своих больных пирронистами, то какой же смысл ему возиться с этими ощущениями, совершенно ему непонятными и потому не имеющими для него никакого практического значения, так как он не знает, что с ними делать?  Аллопаты утверждают, что бактерии и бациллы являются первопричиной болезней, а гомеопаты, что они играют не всегда первостепенную роль, что они часто вредны, опасны лишь в том случае, когда организм ослаблен, плохо защищается, так как здоровые и крепкие люди НЕ всегда заражаются.  Однако сущность спора, практический смысл его, НЕ в том, откуда берутся эти, в одинаковой степени как для аллопатов, так и для гомеопатов, нежелательные в организме гости, а в том, как от них избавиться.  А этот вопрос нельзя радикально разрешить иначе, как, подойдя вплотную к той действительно истинной первопричине болезни, которая зарождает бактерии, или вернее, благоприятствует их размножению.  Изучать причины болезней конечно нужно, но эта работа никогда не кончится, ведь знанию нет границ - оно бесконечно. Больному же необходимо сейчас помочь, и ему решительно нет никакого дела до отвлеченностей и до особенных интересов „науки".  Гомеопатия владеет принципом, дающим ей возможность излечивать и те болезни, причины которых еще не открыты, и делать это так, как будто они уже ей известны. Это, конечно вовсе не  значит, что гомеопатам не нужно изучать и дальше причины болезней, или, что они этого не делают,  а только то, что если аллопат совершенно бессилен без знания причины (а это знание даже, когда считается уже добытым, как мы видим, подвержено большому сомнению), то гомеопат почти также могуществен, как если бы он ее знал, значит, может покойно ожидать открытия ее без ущерба  для здоровья больных.  Ясно, что гомеопаты диалектически правильно оценивают отношение частного к общему и что осуществлять эту оценку дает им возможность гомеопатия своей практической применимостью, которая также доказывает диалектичность гомеопатии.  Такое отношение к диагнозу обоих школ в теории.  Каковы же на деле (а по делам вернее судить о людях, чем по их словам) диагнозы аллопатов и гомеопатов и их результаты?  Хорошей иллюстрацией этого может служить следующий случай, рассказанный д-ром Яром в обществе гомеопатов в Льеже.  Путешествуя по Германии, д-р Яр попал случайно к владельцу замка - богатому старику, большому оригиналу, который, узнав, что его гость - доктор, сказал, что у него есть сын, но, что он предпочел бы видеть его палачем, чем врачом и рассказал удивленному доктору Яру следующее:  «Я болею 20 лет. Сначала я обратился к двум знаменитым врачам, которые оказались различного мнения о моей болезни. Не решаясь принять их различные лекарства, я обратился к третьему  врачу и т. к. и он не был согласен ни с тем, ни с другим, то я предпринял далекое и дорогое  путешествие по разным странам, ища знаменитых и выдающихся врачей, пока, наконец, не убедился, что медицина - не наука, а низкое искусство. Из этого моего опыта я все-таки извлек кое-какую пользу". Говоря это, он показал книгу, вроде бухгалтерской, в которой по порядку были записаны  имена врачей, далее диагноз и, наконец, предписанные лекарства. В итогах по этим трем графам значилось: 477 врачей, 313 различных диагнозов, 832 предписания, 1897 лекарств.  „Среди всех этих врачей,- продолжал рассказчик,- я не нашел хотя бы трех согласных, а потому лекарств я не принимал, хотя мне это стоило огромных трудов и затрат. Что же после этого медицина и врачи, как не комедия?" и добавил, предлагая д-ру Яру перо,-„может быть, и вы будете любезны обогатить мою коллекцию". Д-р Яр спросил его, не было ли имени Ганемана в списке, и оказалось, что оно значилось под порядковым № 301, в графе же „диагноз" как и в предписаниях, значилось по нулю.  На вопрос доктора Яра, что значат эти нули, старик ответил: „Это самый умный совет. Ганеман мне сказал, что название болезни его не интересует, поэтому он ставит нули, а так как название лекарства меня не касается, то он ставит тоже нуль. Ведь все дело в излечении. Я с удовольствием бы последовал его совету, но к сожалению он был единственный, а мне было нужно не меньше трех".  Д-р Яр предложил старику проделать еще один опыт написать 33 врачам-гомеопатам в разные страны. Больной хотя и не верил уже, но согласился. Было составлено описание болезни и в каждое письмо вложен гонорар.  На следующий день Яр уехал и через некоторое время получил от старика бочонок вина в подарок, с письмом, в котором он сообщил, что 22 врача гомеопата прислала совершенно одинаковые диагнозы и предписания, что это его примирило с врачами и медициною и он приступает к лечению.  Подобный же опыт был проделан позднее в Америке 12-ти выдающимся врачам аллопатам и гомеопатам было разослано описание болезни, с обычным вознаграждением и просьбой указать лечение. Ответы аллопатов все оказались различными, а гомеопаты все указали на одно и то лекарство.  Аллопатия, лишенная такого руководящего принципа, вынуждена строить бесконечное множество теорий и гипотез, как о сущности болезни, так и о способе действия лекарств, действия взвешиваемого на шатких весах: больных людях или животных.  Что касается возможности окончательного и исчерпывающего объяснения этого закона, обратимся к другим точным наукам.  Астрономия не объясняет сущности самого притяжения, что не мешает ей, однако, быть точнейшей из наук и пользоваться безошибочно законом притяжения.  Физика также не объясняет сущности света, но знает законы распространения, отражения и преломления его.  Химия не открыла еще сущности атома, но пользуется уверенно законом кратных отношений и т.д. и т.д.  Таким образом, мы видим, что ряд положительных, точных наук не может объяснить законов, лежащих в их основе и даже более того, что эти законы сами служат объяснением явлений природы.  Примером того, что дают, насколько плодотворны на практике эти основные законы, на которых построены положительные науки, может служить открытие астрономом Леверрье планеты Нептун.  Изучая отклонения орбиты Урана, он предсказал существование Нептуна, которого ни кто другой, ни сам он не видал, и определил точно: его место, объем, диаметр, плотность и расстояние от солнца. Только через полгода Нептун был впервые увиден другим астрономом.  Таким же способом был открыт и заранее определен Менделеевым новый элемент - галлий.  Когда в 1831 г. впервые надвигалась на Европу из Азии эпидемия, до того совершенно  неизвестной, холеры, наводя панический страх на всех, Ганеман, не видавший еще ни одного случая холеры, а изучивший ее по одним лишь описаниям указал на камфору, вератрум и купрум, как на наилучшие против нее лекарства.  При этом нелишне отметить поразительно правильный взгляд Ганемана, по свидетельству  на причину холеры, возбудителями которой он считал мельчайшие живые существа, которые передаются от человека к человеку. И это задолго до открытия мира бактерий и клеток организма!  Предсказание это блестяще оправдалось на практике с первых же случаев, в то время, как аллопаты принимались за изучение холеры и за искание ее сущности и средств для борьбы против нее.  Через 18 лет, во время второй эпидемии, аллопаты были все так же бессильны, как 1831 г., тогда как гомеопаты применяли те же средства, как применяют их и поныне с некоторыми только добавлениями, и как будут применять их пока будет существовать холера.  Аллопатия, вследствие своего грубо-эмпирического метода, только в последнее время начала подходить к малым дозам, в то время, как гомеопатия, благодаря своему экспериментально-позитивному методу, пришла с самого начала к необходимости все большего и большего уменьшения доз, создала таким образом свой способ их дробления, исчерпала самый вопрос о делимости вещества и ввела в практику собственно лечение клеток организма, даже не зная об и существовании, т. к. они были открыты впоследствии лишь благодаря усовершенствованию микроскопа.  Не доказывает ли это лишний раз позитивность и строгую научность гомеопатии, совершенно забронированную оттого, что какое-либо новое открытие сделает ее вдруг излишней, как это происходит с многочисленными „методами" лечения аллопатической школы? Насколько результаты аллопатического лечения холеры ниже гомеопатического, мы увидим дальше из статистики, и это несмотря на то, что сущность холеры как будто уже открыта.  Гомеопаты нашли терапевтический закон, единственную и верную основу терапевтики и, следуя ему, идут прямым путем к обогащению своего арсенала, зная способ открывать тайну целебного действия лекарств.  Аллопаты идут впотьмах и пользуются наихудшим всех существующих путей, в смысле траты времени и сил, но для схоластов, пожалуй, самым верным. Это - метод исключения. Испытывая и отбрасывая тысячи самых абсурдных предложений, способов и методов, и исключая их, ОНИ наконец постепенно, крайне медленно, но верно, приходя к необходимости принять, принимают уже, пока с оговорками, единственно разумный метод - гомеопатию.  Это немножко похоже по своей простоте на способ очистить Сахару от зверей: просеять песок пустыни - песок пройдет через решето, а хищники останутся. Прямо переловить зверей, это слишком просто, следовательно, не научно; другое дело просеять песок.  Гениальная и колоссальная ценность открытия Ганемана заключается именно в том, что оно в высшей степени позитивно и точно до непогрешимости математического закона и охватывает и регулирует огромный ряд явлений, по своей природе, казалось бы, совершенно не поддающихся никакой общей точной оценке, каковы процессы болезней, с одной стороны, и действия лекарственных веществ, с другой, как и общее их отношение, друг к другу.  Если понимать болезни естественные и болезни лекарственные, как два процесса в движении, то ясно, до какой степени трудно найти в них нечто общее и уловить закон их взаимоотношений. Это под силу только уму, поднявшемуся до диалектического мышления, поэтому не мудрено, что и понять этот закон не могут те, кто этим мышлением еще не овладел.

„Смена вех"

Со времени революции в медицине, в результате открытия терапевтического закона Ганеманом, прошло 130 лет, в течение которых в лагерь гомеопатов переходили наиболее прогрессивные, честные и отважные врачи старой школы, не мирившиеся подобно самому Ганеману, с печальны - ми результатами аллопатического лечения, а искавшие действительной помощи больным, при непременном условии ни в коем случае не наносить им вреда.  Можно бы заполнить целые страницы перечнем славных имен выдающихся врачей и профессоров, совершивших подвиг открытого перехода в лагерь гомеопатов и подвергшихся за это самым гнусным насмешкам, издевательствам, преследованиям и гонениям. Методы борьбы буржуазии в науки и в политике одинаковы, а марксизм, вскрывший экономическую сущность всяких идеологических построений и разногласий в буржуазном классовом обществе, делает совершенно излишним более, подробное разъяснение однородности прогрессивного движения и борьбы в политике и науке.  В настоящее время уже десятки тысяч дипломированных врачей и профессоров исповедуют, проповедуют и практикуют гомеопатию.  Все они являются сознательными, идейными борцами, потому что добровольно, сознательно избрали из двух возможных для них путей (аллопатии и гомеопатии) тот, который, по их убеждению, более совершенен. Этого никак нельзя сказать об аллопатах, становящихся аллопатами только потому, что на медицинском факультете ничему другому, кроме аллопатии, не учат. Им нечего выбирать.  Защита аллопатии аллопатами имеет такую же цену, какую имеет, примерно, защита христианства - христианином, магометанства - магометанином и т. д. или шовиниста-своей „славной", „великой" и т. п. национальности.  И если исключить из этих десятков тысяч гомеопатов врачей и профессоров, тех, которые изучили гомеопатию в стенах американских гомеопатических университетов, то все остальные, каждый в свое время, будучи аллопатом, разочаровывался в своей науке, искал лучшего, находил или натыкался на это лучшее - гомеопатию, убеждался в ее ценности и становился гомеопатом, затем изгонялся с позором из среды своих коллег-аллопатов и, наконец, обогащал одним еще именем длинный мартиролог истории борьбы за гомеопатию.  Каждый такой переход неизменно был большим или меньшим „скандалом в благородном семействе" официальной школы, „позорной изменой" науке и как ни были иные из этих переходов значительны, по вызванной ими сенсации, все же сдержанный и сдерживаемый „приличием" излишний шум постепенно смолкал, волнение успокаивалось, и болото ученого мира вновь принимало свой покойный, зеркальный вид.  У нас недавно как будто намечалась такая „измена" в результате интересных опытов нашего покойного профессора биологии Н. Л. К р а в к о в а, которые, по сообщению проф. Н. Кольцова („Правда" 8 июля 1924 г. „Наука и техника". Блестящие достижения русской науки), сводятся к следующему.  Эти опыты показали, что адреналин в растворе 1 на 100.000.000 все еще суживает, хотя и слабо, кровеносные сосуды оживленного уха, отрезанного у умершего кролика и лишь при дальнейшем дроблении перестает действовать.  Но К р а в к о в не останавливается и продолжает и дальне разводить. В дальнейшем оказывается, что действие адреналина восстанавливается с новой силой, но уже сосуды не суживаются, а расширяются. Даже разведения , 1:10 м (10 в степени 32, так обозначается число, состоящее из единицы и 32 нулей) проявляет еще вполне ясно влияние адреналина.  Такие же результаты дали опыты с раствором кокаина, хлороформа, эфира, сулемы и т. д. и даже считавшихся не растворимых металлов: меди, серебра, платины и т. д., недоступных тончайшим химическим и физическим методами анализа.  Далее проф. Кольцов добавляет, что „не приходится, удивляться тому, что биологу удается впервые открыть новую область физико-химических явлений и что физики и химики на Менделеевском съезде в Ленинграде, ознакомившись с опытами проф. Кравкова, были поражены новизной работы с такими разведениями, для улавливания которых в их распоряжении нет методов",  Начнем с конца действительно ли нет в науке методов для улавливания действия таких малых гомеопатических доз?  Сорок пять лет тому назад известный штутгардский профессор зоологии и физиологии Густав Иегер, заинтересовавшись спором аллопатов и гомеопатов о действии гомеопатических доз, предпринял со своими ассистентами ряд опытов, для чего придумал специальный аппарат-хроноскоп, который графически отмечает на бумаге всякое изменение в нервной системе человека.  К удивлению экспериментаторов, хроноскоп отметил кривыми, характерными для каждого отдельного вещества, в 30-м, 60-м и даже в 2000-м делении (1:10 400°) возбуждения, вызываемые ими в нервной системе.  Как же могло случиться, что никто из участников съезда физиков и химиков не знал того, что было опубликовано проф. Иегером еще в 1881 году. He знали даже профессора или знали, но не сочли своим долгом сообщить об этом съезду для его просвещения?  Допустим, однако, что хроноскоп - частность, которую могли и не знать ученые, ну, а опыты Ганемана с разведениями, далеко более слабыми, чем 1:10 32, разных веществ, в том числе и этих самых металлов, все еще через 130 лет признаваемых нерастворимыми?  А опыты проф. ботаники Мюнхенского университет Нэгели (опубликованные в 1893 году), на таком мал дифференцированном объекте, в сравнении с ухом кролика как водоросль спирогира? Тоже никто не знал?  И о том, что малые дозы вызывают действие, противоположное действию больших - факт, давно известный и практически используемый гомеопатами, тоже не знал никто? Не поразительно ли, что участники съезда поражались новизною всего этого и не поразительнее ли еще, что мертвые уши кроликов более восприимчивы к гомеопатическим влияниям, чем живые уши аллопатов?  Нечего и говорить о том, как далеко мы уйдем в науке, если наши профессора будут посвящать себя открыванию Америки.  Наука будет, конечно, одинаково „процветать", будет ли профессор просто не знать, или будет знать, но таить знания про себя, из-за капризной нетерпимости к несимпатичному учению, или по каким-либо другим мотивам.  Главное, однако, в этой статье проф. Кольцова заключается в примечании, в котором он утверждает, что Кравков в устных заявлениях, признавая гомеопатические дозы, решительно, однако, отвергал закон подобия, который, якобы, его опытами не подтверждается, хотя для каждого ясно, как день, что эти опыты есть не что иное, как повторение на мертвых ушах кроликов более научных опытов Ганемана.  Насколько эта категоричность отрицания, приписываемого покойному ученому, основательна, - можно судить из заявления редакции харьковского журнала „Врачебное Дело" (№ 18, октябрь, 1925 г., примечание к корреспонденции из Берлина с отчетом о заседании Берлинского терапевтического общества, по поводу выступления проф. Бира в защиту гомеопатии), в котором говорится, что „более года назад перед своей смертью русский ученый академик Н. II Кравков поднял вопрос о пересмотре сложившегося давно мнения о гомеопатии". Может проф. Кольцов и этого тоже не знал?  Желая восстановить истину о новизне открытий Кравкова, я написал статью „Новое или старое?" в смысле сообщаемого здесь, но „Правда", как было сказано, не пожелала, ее напечатать, не объяснив даже причины, а обращение мое в другие газеты и журналы имело тот же результат. Таковы методы борьбы противников гомеопатии,  даже не аллопатов, а биологов. ___  Другой „изменой" науке, особенно сильно взволновавшей ученый мир, прежде всего в Германии, а затем и у нас,- является переход на сторону гомеопатов крупного германского ученого, берлинского хирурга, проф. Августа Бира. Его брошюра, вызвавшая целую сенсацию в лагере аллопатов, представляет большой интерес для незнакомых с вопросом о гомеопатии, поэтому заслуживает особого внимания. В ней автор передает историю своего обращения, затрагивает почти все главные доводы аллопатов против гомеопатии и отвечает на них.  На первой же странице автор признается, что когда он еще вовсе не занимался гомеопатией, он разделял мнение школьной медицины, что гомеопатия является ненаучным сумбуром, которым не подобает заниматься порядочному врачу.  Благодаря личному знакомству с фармакологом Гюго Шульцем, в начале настоящего столетия, автор научился. относиться с уважением к некоторым гомеопатическим воззрениям, главным образом, к закону А р н д т Щ у л ь ц а, оказавшему ему важные услуги.  Основательное, однако, изучение гомеопатии начинается с 1920 года по оригинальным источникам и автор вынужден сознаться, что „избежал бы не мало ошибок и заблуждений, если бы начал это изучение тремя десятилетиями раньше". (Конечно, еще лучше было бы, если бы этому обучали в университете. Э. Г.).  В 1900 году автор, на основании своей собственной теории, вне области закона подобия, начинает подходить к гомеопатии, которою в настоящее время объясняет современный метод лечения, так называемыми ирритативными телами (раздражителями: натрен, сера), и отмечает, что не гомеопатия привела его к этому лечению, а, наоборот, лечение ирритативными телами привело его к гомеопатии, так что, о предвзятости его не может быть и речи. Переходя к объяснению мотивов, побудивших его написать эту свою брошюру, автор говорит: „Главная моя задача состояла в том, чтобы показать на примерах, которые каждый может легко испытать, что гомеопатия не бессмыслица, каковой она обычно считается, и что мы можем у нее  многому поучиться. При этом я вполне ясно сознавал, что мне придется вести борьбу с непроницаемой стеной предрассудков и сомнений и что эта борьба будет бесполезной,  если ее вести исключительно с помощью научных средств, т. е. пользуясь научными методами".  „Поэтому я выбрал несколько практических примеров из фармакологии, гомеопатический характер которых никто не сможет отрицать. Однако, мои рассуждения остались бы непонятными для современного врача, если бы я не предпослал им некоторые объяснения, ибо в нынешнее время заурядный представитель медицины (только ли заурядный? Э. Г.) почти не имеет никакого представления о гомеопатии, или истолковывает вдобавок то немногое, что он, по его мнению, знает, в большинстве случаев неправильно".  В ответ на обвинения аллопатов о якобы не научности дедуктивного метода мышления гомеопатов (нахождение лекарства, на основании закона подобия), Вир выражает свое удивление, как медики, гордящиеся своей научностью, могут высказывать столь невысокое мнение о дедуктивном методе мышления. Для проверки автор предлагает аллопатам проделать два опыта, исходя из закона подобия.  „Я прекрасно сознаю,- говорит он, что своими вышеизложенными соображениями я натыкаюсь прямо на осиное гнездо. Однако, я обращаюсь с просьбой к товарищам по специальности: прежде чем обрушиться на меня с упреками в измене науке, испытайте действие обоих гомеопатических средств - серы при стафиломикозе кожи и эфира при бронхите. Если вы, в чем я нисколько не сомневаюсь, придете потом к заключению, что эти средства помогают, мы можем продолжать рассуждения на начатую тему. Тогда я перечислю еще другие средства и доложу о достигнутых помощью их результатах",  Вир, однако, не причисляет себя к тем, односторонним, по его мнению, гомеопатам, которые ставят гомеопатию во главу своего миросозерцания.  По его словам, среди аллопатических врачей наблюдается странное желание принудить этих гомеопатических специалистов к образованию специальных союзов, запретить им прописывание аллопатических лекарств, полагая, что употребление последних не подобает гомеопатическому врачу. Указывая далее на взаимные пререкания и обвинения, происшедшие по автору вследствие непонимания друг друга, и на высказанное многими гомеопатами желание примириться, как и на готовность их к совместной мирной работе, Вир приводит мнение Гольдшейдера, разделяемое и им, что научная медицина, не придавая должного значения хорошим методам лечения, сама поощряет чрезмерное распространение знахарства и шарлатанства.  Одним из препятствий к устранению этого непонимания, по Виру, является „огромная армия настоящих шарлатанов, мошенников и прочих приспешников гомеопатии из врачебного сословия и широких кругов публики".  „Мой совет таков: если мы примиримся с научно-мыслящими гомеопатами и с честными фанатиками среди них, то в результате этого гомеопатии лучше всего удастся избавиться от нежелательных приспешников".  „Но прежде всего важно, чтобы никто не судил о гомеопатии, не испытав действия гомеопатических средств и не ознакомившись с ее сущностью на основании изучения соответствующей литературы".  ... „недопустимо более, чтобы „школьная медицина" совершенно умалчивала о ней или даже относилась к ней с презрением и смотрела на нее свысока..."  Следует перечень сочинений, которые он рекомендует начинающим.  Как видно, позиция профессора Вира - умеренная, примиренческая, я сказал бы не вполне еще научная, эклектическая, так как, признавая закон подобия, он одновременно допускает и другие точки зрения, но эта незаконченность во взглядах вполне понятна и объясняется недостаточным опытом, в чем автор честно и открыто признается.  Нового для гомеопатов он ничего не говорит, но для незнающих гомеопатию очень ценно многое в этой книжке, как, например, заявление его - ученого профессионала, что с непроницаемой стеною предрассудков и сомнений аллопатов бесполезно бороться научными методами, т. е. словесными доказательствами, почему он и предлагает два опыта, без проверки которых он отказывается продолжать рассуждать с противниками. Хотя он не видит экономических оснований борьбы, или, видит, но не говорит, все же ясно сознает всю бесполезность научного спора.  Разве это для аллопатов, „гордящихся, своей научностью", не тяжкий приговор, который должен открыть глаза тем из не врачей, кто питает еще иллюзии о буржуазной науке и буржуазных ученых и требует „научных" доказательств от гомеопатов?  Характернейшие факты, что многие гомеопаты желают примириться с аллопатами и мирно работать вместе, и что, аллопаты стараются принудить гомеопатов к выделению в особые союзы, как будто приведены Биром специально в ответ Уч. Мед. Совету, на его утверждения о якобы добровольном отделении гомеопатов в особую школу и на его сентенции о единстве науки.  Жрецы „единой" науки гонят гомеопатов из врачебной, среды и заграницей, не похуже, чем у нас, но там толкают их на объединение в союзы, у нас же запрещают гомеопатам объединяться в общества, так что они оказываются в положении прокаженных, осужденных на гибель в одиночку. И они гибнут. Гибнут ценные научные силы, которых у нас так мало и которые следовало бы тщательно беречь в наших собственных интересах, ибо десятки и сотни тысяч больных остаются лишенными той медицинской помощи, которую они сами по опыту ценят и предпочитает. Но аллопатам нет до этого дела.  Этот очередной переход, не представляющий для гомеопатов ничего исключительного, вызвал, однако, больший эффект в ученом мире, чем другие предшествовавшие ему, вследствие значительных перемен, происшедших отнюдь не в области науки.  Нет сомнения, что крушение монархии в Германия не могло не отразиться в известной степени освежающим разом на консервативной пауке. Помнится, лет 30 назад, на процессе гомеопатов в Лейпциге, привлеченный как свидетель аллопат проф. Вагнер, на вопрос судьи - делали он опыты с гомеопатией, - ответил: „мое официальное положение мне это не позволяет". В гогенцоллернской Германии, при полной свободе для всех заниматься врачебной практикой, профессор не смел заняться даже опытами с гомеопатией, а не то, что объявить себя гомеопатом, и если это можно сделать теперь, то это значит, что симпатии масс к гомеопатии в Германии при новом режиме получили такую возможность проявления, что, опираясь на них, можно уже без риска потерять свою кафедру, выступать в защиту гомеопатии.  Насколько широко это распространение гомеопатии в массах, можно судить из следующей скудной справки: в 1927 г. вышли новыми изданиями два старых домашних гомеопатических лечебника: д-ра Ф ore л я и д-ра Пульмана; первый 27-м, а второй 51-м изданием.  Вот, что взбудоражило так сильно аллопатов и в Германии и у нас, и что послужило причиной того, что в конечном результате выступления Вира, при Берлинском университете, наконец, была учреждена кафедра гомеопатии.  Победу решила не убедительность научной мысли, а ' соотношение сил двух сторон консерватизма массы ученых и прогрессивности масс с меньшинством ученых. Вот, какова пресловутая прогрессивность буржуазной науки и власти. Вскорости, после выхода в свет книжки Вира, раскупленной нарасхват, состоялся широкий диспут в Берлинском Обществе терапевтов, на который съехались со всех концов Германии 1500 ученых. Было бы слишком длинно описание этого интересного и ставшего, некоторым образом, историческим, диспута, на котором выступали наиболее авторитетные ученые Германии. Незараженного научной схоластикой и педантизмом поражает пустота выступлений оппонентов Вира. Говорили о чем угодно, кроме предложенных Биром для проверки двух маленьких, крайне простых, доступных даже не врачу, опытов лечения фурункулеза и бронхита.  Получается прочное впечатление, что врачей вовсе не интересует излечение, а нечто другое, именно, научность, как это говорит прямо д-р Кнок. Пожалуй, для них вылечиться ненаучно будет не лучше, чем научно умереть. Припоминается доктор Славин, герой старой комедии:  Законный доктор я  Законнейшей науки,  Законно действую,  Какое ж дело мне,  люди мрут как мухи?

Тщетно проф. Вир урезонивал аудиторию - „проверьте мои опыты",- ему доказывали длинно и вразумительно, что гомеопатия не научна. Когда же Вир сказал, что несовместимо с честью ученого, применяя приемы гомеопатического учения, замалчивать гомеопатию и особенно, что медицина не просто естествоведение, а выше его, что она искусство, которым управляет гений своим внутренним' чутьем, интуицией и что к этим гениям он причисляет и Ганемана, то собрание „вышло из равновесия", поднялся невообразимый шум, шиканье, совсем не вяжущиеся с нашим обычным представлением о собрании почтенных ученых. 
Проф. Г. Клемперер выступил с „отповедью" проф. Виру, возмущаясь, как мог профессор естественной науки-медицины, вдруг признать интуицию, ведь это лишает врачей почвы под ногами, это опасный, ложный путь! (Врачебное обозрение, Берлин, J\» 7, июль 1925 г.). 
Что ложный, это требует доказательства, а вот, что опасный, так это сущая правда, но для кого? Ползать по земле, конечно, безопаснее, чем летать, но вряд ли орел завидует безопасности черепахи. Все же в порядке вещей, когда один летает, а другой ползает, но уже совсем плохо, когда ползающие требуют, чтобы никто не летал. 
Этак заурядный врач, а то еще хуже, какой-ни будь малограмотный патер Кнейпп или совсем неграмотный пастух Присниц, пожалуй, могут оказаться более удачными практиками, чем заслуженный профессор, умеющий вычислять с математической точностью, но не умеющий чувствовать разницу между трупом и живым, лишенный простого чувства сострадания, дающего возможность понимать, проникать в другое живое существо. 
Многие ученые и не подозревают, что есть поразительное отличие степени остроты чувств; что тот, кто привык увеличительным стеклам, притупляет свое зрение, что, кто слишком усердно и долго копается в мелочах, теряет способность видеть общее, целое, по поговорке: „из-за деревьев не видит леса", что иной раз неуловимые изменения вида лица больного, его позы, интонации голоса, запаха его тела говорят опытному врачу больше, чем в состояния сказать все инструменты вместе взятые. 
Ремесленникам медицины 'нестерпимо слышать о каком-то чутье, метком взгляде врача, ведь это значит, что недостаточно школьной зубрячки, нужно еще какое-то дарование, и они вопят о мистике. 
В капиталистическом мире наживы непонятно, что первое и необходимое для врача свойство, это - чуткость и сострадание, не только ради хороших отношений между врачам и больным, а главным образом, для успешности дела лечения, ну, как хорошее зрение для охотника или чутье для его собаки. В социалистическом мире это будет обеспечено подбором врачей по призванию, а не по мотивам наживы. 
Отзвуком у нас берлинского диспута явились выступления профессоров В. Г. Шервинского и В. И. Скворцова, на заседании Московского терапевтического общества от 4 ноября 1925 Г. 
Проф. Шервинский удивительным образом сочетает признание и отрицание гомеопатии. Хотя в вступлении и ограничивает себя вопросом о малых дозах и от суждения о гомеопатии, тем не менее высказывается и о ней. Считает, что опровергать гомеопатию в целом - смешно; признает, хотя и с ограничениями, закон подобия; доз не отвергает, но считает, что 0,00004 не гомеопатическая доза и приходит к заключению, что медицина - одна, что больше уже нет ни гомеопатии, ни аллопатии. 
Несмотря на то, что, пораженные и почти ошеломленные опытами Кравкова врачи, жаждут, по мнению профессора Шервинского, усовершенствования методов борьбы с болезнями и стремятся переносить в практику выводы лабораторных исследований, „волнение скоро улеглось, сменившись желанием выжидать дальнейших исследований" и буря „как-то мало коснулась практической медицины". 
Это недоумение проф. Шервинского легко разъяснить его же собственным отношением к новым изысканиям. Допуская возможность излечений меньшими дозами и даже рекомендуя другим исследовать и углублять намеки (это- данные за 130 лет о действии малых доз!), он удивленно восклицает: „да зачем же, когда и такие (т.е. большие) дозы действуют превосходно?"-забыв старый медицинский афоризм: „не делай большим то, что можешь сделать меньшим". 
Удивительное восклицание в устах ученого. Аллопаты так довольны своей превосходной системой, зачем им лучшая? „От добра, добра не ищут"- говорит обывательская пословица. И никто не подскажет этим, „жаждущим усовершенствования врачебной науки", ученым, что нелишне бы испытать, ну, хотя бы для того, чтобы люди меньше умирали, и что им менее всего пристало утверждать, устами проф. Шервинского, что „все отжившее отжило". В действительности, к великому несчастию для человечества, даже в науке „мертвые держат живых". За примерами проявлений самодовольного консерватизма незачем идти далеко. 
В одном нужно согласиться с проф. Шервинским, что неуместно воздвигать памятники Ганеману в фармакологических лабораториях. Не в лабораториях аллопатических, а под небосводом, ближе к природе и массам, на площадях, вот, где место его памятникам и таких памятников есть уже 4 и будут еще сотни. 
Проф. Скворцов в свою очередь пытался доказать, что закон Арндт Шульца не всегда применим и приводит примеры угнетающего действия малых доз, не указывая, однако, были ли эти дозы гомеопатическими и какой степени разведении, от чего примеры теряют всякую доказательность. 
Подвергая критике опыты Кравкова, проф. Скворцов заключает, что никаких выводов из них делать нельзя, что они могут служить лишь материалом для биологии, но не для практической медицины и даже, что гомеопатия не найдет в них никакой поддержки для уяснения вопроса о действии малых доз (а для подтверждения этого действия?), а учение о потенцировании лекарств с сохранением типичного симптоматически определенного действия, не станет от этого ни приемлемее, ни сообразнее. 
Относительно выводов мы видели, что сам Кравков изменил свое отношение к гомеопатии. Немотивированное мнение о непригодности для практической медицины говорит лишь об одном - насколько горячо у проф. Скворцова стремление врачей переносить в практику выводы лабораторных исследований, о котором говорил проф. Шервинский. 
Отрицание потенцирования поразительно. Проф. Скворцов не видит самоочевиднейшей разницы, между количественным и силовым изменением в разведениях вещества. Что касается претензии - получить на ухе кролика, хорошо известную гомеопатам, из наблюдений над людьми, все глубже дифференцирующуюся индивидуальность действия лекарственного вещества, по мере все большего его разведения,- то эта претензия очень похожа на попытку проверить в шахте явления разреженного воздуха, наблюдаемые по мере поднятия на высоту. 
При лечении, проф. Скворцов стоит за дозы „наименьшие из ясно деятельных". Но ведь это - формула гомеопатов, однако, при толковании деятельности не в смысле физиологическом, отравляющем, а терапевтическом, исцеляющем. Неужели так трудно понять разницу? 
От оценки предложенных Биром проверок лечения профессор Скворцов уклоняется вовсе, потому-де, что здесь нет главного, являющегося основой всякого естественноисторического знания - объективной, экспериментальной доказательности (!), реального субстрата для осуждения (по-чему-же осуждения, заранее?) хотя бы и без отдельных, узких случаев возможности присутствия „зерна истины". 
Говоря короче и проще, факт, что на дворе идет дождь, проф. Скворцов никак не хочет проверить иначе, как у себя в кабинете. Французы говорят, „нет более глухого, чем тот, кто не хочет слышать". Что же сказать об ученых, которые не хотят знать? Они не верят, что возможна такая совершенная система лечения, как гомеопатия и она кажется им невероятной потому, что это было бы слишком хорошо. 
Странное дело. Слишком хорошо, поэтому не стоит проверять, не стоит знать! Ясно, что эти скептики еще обретаются в сонном царстве веры, и наихудшей - веры только в дурное. 
Наконец, последней новинкой появилась бесплатным приложением к 5 номеру „Врачебной газеты" за текущий год брошюра проф. Г. Я. Гуревича под заглавием „Основные принципы гомеопатии в современном научном освещении". 
Небольшая брошюра (46 страниц) дает богатый фактический материал по вопросу спора двух школ за последнее время, который автор с большой объективностью пытается разобрать и если это не удается ему в полной мере, то лишь вследствие недостаточного практического опыта в области гомеопатического лечения, о чем автор вполне откровенно заявляет. 
Но в том-то и беда аллопатов, что опыт является решающим фактором во всем вопросе, ибо все без исключения положения гомеопатии являются результатом, выводом из опыта, а отнюдь не теорией, и судить о гомеопатии правильно, даже с такими, безусловно, честными намерениями, как это делает проф. Гуревич, невозможно, не проверив ее тщательно на практике. 
Но, если гомеопата брошюра не может вполне удовлетворить, как суждение о гомеопатии, то зато она дает богатый материал для борьбы с теми фанатиками аллопатами, которые застыли на своих приговорах над гомеопатией, как о знахарстве и шарлатанстве, которые когда-то от кого-то слышали и повторяют механически без конца. 
Подводя итоги мнений наиболее выдающихся современных ученых не гомеопатов, автор цитирует наиболее характерные оценки их, из которых мы приводим некоторые. 
Гюго Шульц (1925 г.). „Собственный опыт, собственная экспериментальная работа и, вытекающие из этого, собственные соображения сделали для меня несомненным, что гомеопатия, как таковая, имеет полное право на самостоятельное существование". 
Мюх (1920 г.) в своей патологической биологии, при рассмотрении вопроса об иммуно - и вакцинотерапии, сопоставляет ее с гомеопатической терапией. 
Многие немецкие фармакологи и клиницисты, выступившие в печати и в заседаниях ученых обществ с докладами и в прениях по вопросу об отношении к гомеопатии после Бира, высказывали готовность отказаться от непримиримой позиции, но отношению к научно мыслящим гомеопатам. 
Нелишне тут заметить, что категория „научно-мыслящих гомеопатов" это - новая выдумка аллопатов - мостик для „приличного" перехода на сторону противников. 
Раз гомеопаты правы, то говорить о ненаучно-мыслящих гомеопатах - также нелепо, как и о научно-мыслящих аллопатах. 
В. Мюллер приглашает отказаться от нападок на так называемую школьную медицину, и открыто выступать, представляя на общее обсуждение свою теорию и практику в общемедицинской прессе и в заседаниях научных медицинских обществ, которые отныне для них открываются. 
По мнению Мюллера, практическая медицина всегда готова использовать для больных все ценное, откуда бы оно ни исходило; „даже если оно научно не обосновано", ссылаясь на Крелля,- добавляет Ритшельд. 
Траубе (1925 г.) считает, что в основе гомеопатических воззрений лежит здоровое ядро, соответствующее данным коллоидальной химии. 
В прениях, по поводу доклада Гебнера, возбудившего вопрос о ненаучном мышлении гомеопатов, идущим вразрез с научно-доказанным, Гамбургер противопоставил этому целый ряд примеров того, что было научно доказано и оказалось впоследствии неверным. 
Маттес (1925 г.) указывает в своей работе о гомеопатии на то, что в медицине проявляется в настоящее время стремление отойти от преувеличенного естественно-научного материализма, чем создается почва для новых установок... 
Гонигман подчеркивает, между прочим, что у представителей научной медицины, писавших о гомеопатии около" 40 лет тому назад, а затем и у Гарнака и Маршанда (1910 г.): заметна единственная цель - дискредитировать гомеопатию и, что еще хуже, предположение в деятельности гомеопатов преимущественно личных, материальных мотивов и далее: „Гомеопатическая терапия должна возродиться, как новая или обновленная составная часть врачевания, и обогатить медицину". 
Нельзя возражать против новизны гомеопатии для аллопатов, но относительно „обновления" гомеопатии и определенной тенденции покровительственно похлопать ее плечу можно бы возразить, что если аллопаты и дальше будут продолжать „заимствовать" у гомеопатии и средств и дозы и методы, то обновленной окажется аллопатия. 
А. Фридлендер в своей статье на эту тему отметил же „бесконечные изменения в точках зрения по целому ряду кардинальных вопросов в медицине... аффект, тщеславие и преувеличенную самооценку, свойственные ученым». Далее, высказываясь по поводу выступления Вира, он говорит: „нечего замалчивать, прикрывать факты! Это опасно. Волн мы были связаны, ослеплены, то в интересах истины и научности, что представляет одно и тоже, должны (многое) признать. Нечего бороться и спорить. Надо изучать и проверять. Речь идет больше чем о вопросе, помогает ли сера при фурункулезе".
Остановимся и отдохнем, читатель, на этом освежающем, бодрящем слове мужественного и честного ученого. 
Не в пример общему пренебрежительному отношению аллопатов к непатентованным гомеопатам, проф. Гуревич, с беспристрастностью истинного ученого, напоминает своим коллегам, что „склонность к исканиям идей, часто односторонние и мало обоснованные, возникавшие у людей, даже не причастных к научной медицине, но искренно одушевленных этими исканиями, не раз служили толчком для дальнейшего развития медицины, как врачебного искусства, и создавали новые этапы в развитии медицины, как науки". В конечном выводе проф. Гуревич считает закон подобия приложимым и ко многим средствам, принятым в аллопатии, но не могущим служить единственным руководящим для терапии. 
Очень жаль, что он не указывает, какие лечебные приемы он считает несогласными с этим принципом, что не дает нам возможность доказать противное. 
Действие гомеопатических средних делений считает доказанным, а более высоких возможным, но недоказанным. Ясно, что недосказанность действия высоких и наивысших происходит от недостатка опыта. 
И, наконец, признает серьезное значение за. испытанием лекарств на здоровых, но только с параллельным испытанием и на больных людях и животных. 
Нетрудно предсказать, что проф. Гуревич с более полным знакомством с гомеопатией на практике неизбежно придет к отказу и от этих незначительных оговорок. 
В общем, как мы видим, произошел значительный сдвиг. Период резкого отмежевания „научной" медицины от „ненаучной" гомеопатии, специального, схоластического, от цельного диалектического знания, закончен. Начинается приобщение школьной медицины к новому мышлению. Признание то одной, то другой части нового учения, и в общей сложности всей гомеопатии, следует быстро одно за другим. Раздаются уже честные голоса разоблачения старой школы и возмущения против лицемерия, половинчатости и недостойной тактики ее сторонников. 
Если, по выражению Вира, Ганеман - гений, пророк, который высказал 129 лет тому назад идеи, которые, сам того . не сознавая, принял весь ученый мир, то наступила пора дать себе в этом отчет и провозгласить честно признание этого факта, чтобы благодетельное влияние гомеопатического учения распространить как можно скорее на все страждущее человечество, за судьбу которого ответственность несет никто иной как врач. 
Многие, очень многие, аллопаты уже убеждены в превосходстве гомеопатии, но малодушно молчат, ожидая приказа сверху, санкции власти. 
Старший врач и хирург одного из районов Кубанского округа, спрошенные моим товарищем: „Как они оценивают гомеопатию?"- в один голос ответили, что это - „очень высокое учение, которому, несомненно, принадлежит будущее". „Почему же, в таком случае, вы не применяете ее'?"- спросил удивленный товарищ, .... а .... мы не имеем права"- был ответ. 
Так пытаются свалить на Советскую власть свою вину те, кто не имеет достаточно мужества и честности, чтобы выполнить до конца свой врачебный долг. 
Если заграницей они этой санкции скоро не дождутся, но наша власть должна ее дать, в виде безоговорочного равноправия обоих школ, и как можно скорее, ибо промедление здесь не только „смерти подобно", но влечет тысячи действительных смертей. Дальше медлить нельзя, и эту наболевшую язву необходимо, наконец, прижечь каленым железом Октября.