Билингвальная шизофрения - это неудобно

Глобализация затягивает подобно трясине. Какие там уравнения по алгебре, какая теория относительности?! Всем и так известно, что все в мире относительно. Нынешний школьник слишком самоуверен и считает своей главной задачей быть в центре этой самой глобализации любой ценой. Говорить о том, как относятся школьники к урокам русского языка, если честно, немного страшно. Классика? Гоголь? Пушкин? Глобализация, коннектин пипл!!! Одним словом, пора в наших школах ввести предмет «Рунглишский язык и...». А литературы в этом названии нет и не будет. Она теперь на чужом языке.

О том, что происходит с нашим языком и чего можно ожидать в дальнейшем, размышляет доктор филологических наук, профессор МГУ, директор Канадского института русского языка Валерий Белянин.

- Валерий Павлович, откуда же всё-таки берёт начало этот процесс?

- Дело в том, что чем больше контактов у одного языка с другим, тем лучше. В терминах гегемонии, экспансии, вреда, порчи и в прочих представлениях обыденного сознания здесь говорить не совсем корректно. От общения выигрывают все. Или должны, по крайней мере. А в отношении того, когда это началось, - утверждать с абсолютной точностью нельзя, вероятнее всего, зачатки этого явления появились ещё в Древней Руси. Повторю, с контактами приходят изменения.

- Можете привести пример?

- Примеров можно привести очень много. От взаимодействия носителей разных культур любой язык что-то приобретает, что-то теряет. Конечно, в английском появилось несравненно меньше русских слов («спутник», «самовар», «перестройка», «олигарх», «бабушка» с ударением на втором слоге), а в русском за последние годы стало значительно больше английских. Значит, это нужно носителям. Хотя, конечно, дублирование (типа «дайвинг» вместо ныряние, «такс» вместо налогов) удивляет. Тогда уж, по логике развития, русские эквиваленты должны утрачиваться. Или такой пример. Когда в одном вузе хотели создать кафедру межкультурной коммуникации, то начальство воспротивилось: мол, термин «коммуникация» - иностранный. Преподаватели пошутили: ректор, декан, профессор, университет, институт, кафедра, сессия, экзамен - это по-русски? а коммуникация - не по-русски?

Это говорит о том, что слова, независимо от их происхождения, попав в русский язык, неизбежно становятся русскими. Тем более что изменения эти в последние годы затронули преимущественно лексический (словарный) состав и практически не повлияли на грамматику.

- Стоит ли вести борьбу, например, за «Банкноты тут я обмениваю» вместо «Гельдшайны тут я векселяю» в другой языковой среде?

- Я считаю, что бороться с загрязнением языка не надо, потому что язык принадлежит всем людям. И абсолютно все они имеют право говорить так, как им удобнее. Как говорится, «я носитель языка, как хочу, так и ношу». Другое дело, что если вы можете помочь людям говорить правильнее, то помогите. Но это напрягает людей.

Захожу в русский магазин в Канаде. Меня спрашивают: «Вам колбасы паунд или два?». Я говорю: «Два фунта». «А что такое фунт?» - слышу в ответ. Получается, люди знают, что такое 453 грамма, но не знают, что по-русски pound переводится как фунт. И что, мне надо было их обучать русскому языку? Они же не мои студенты. А вот статью в газете про это напишу непременно, по телевидению выступлю.

- Мне доводилось общаться с иностранцами, и я заметил, что даже при относительно свободном владении русским их речь на родном языке была чистой. Может ли данный факт говорить о том, что на появление рунглиша или того же квели (язык русских эмигрантов в Германии) повлияло именно сознание русского человека, какие-то наши своеобразные языковые особенности?

- Да, несомненно. В одном из исследований отмечалось, что этикетные формулы у русских, живущих в Германии, существуют в основном на немецком, а не на русском языке, хотя считают люди по-прежнему на родном. Просто по-русски они не привыкли так часто извиняться и благодарить, поэтому с новым языком пришли элементы нового речевого поведения. В целом же смесь разных языков - это коктейль. И он очень неравномерный.

И ещё, нельзя забывать о том, что языки различаются по трудности. Русский - объективно трудный язык: и падежи, и окончания, и видовые формы, и масса исключений, и морфология очень сложная. Всего 5 времён, а оттенков, которые выражаются префиксами, тьма. Поэтому лично для меня говорить - и даже временами думать - на английском - большое облегчение.

- Является ли смешение языков следствием того, что человек, говорящий на втором языке, не имеет полноценной лексической базы?

- Вовсе не каждый носитель языка владеет полной языковой базой. Наш активный запас слов в целом невелик. А что касается второго языка, то здесь основную проблему однозначно составляет, по словам Поливанова, полузнание. Смешение языков свидетельствует о «субординативном билингвизме», о том, что один язык довлеет над другим, освоенным не в полной мере.

- В Соединенных Штатах и практически во всем испаноязычном мире переживает бурный расцвет «спанглиш», на котором уже существует немало художественных книг, журналов, сайтов, переводов. Возможно ли, что и нечто производное от русского языка тоже перестанет быть диалектом и начнет формироваться в новый язык?

- Такие языки уже существуют, например, русско-английский в США и Канаде. Он существует и в некоторых других странах дальнего зарубежья. Этот процесс идет полным ходом. И процесс этот естественный, подобный скрещиванию видов. Мне хочется верить, что заграничный русский когда-нибудь сделает русский на его родине проще и удобнее.

- На этих «скрещённых» языках тоже выходит литература?

- Выходит и литература, хотя в эмиграции пишут прозу меньше: работать надо, да и жизнью наслаждаться. А вот в эмигрантской прессе полно варваризмов, это суржик. В рекламе это очень заметно. «Набираем mortgage агентов». «Бенефиты в доме обуви». «Автомобили в рент». «Требуется водитель на трак». И так далее, - этого очень много в североамериканских русскоязычных газетах.

- Это положительный или отрицательный момент?

- Это жизнь языка. Он как лопух - для кого-то сорняк, для кого-то лекарство. А для ботаника - просто лопух.

- Можно ли считать лексическое смешение языков своего рода сближением и взаимоуважением культур или же это подсознательный процесс?

- Конечно, это сближение культур на уровне индивидуальных языковых сознаний. Но люди не осознают этого. Подсознание - это более глубокое явление, а здесь речь может идти о «неосознавании» использования языка.

- А с исторической точки зрения?
- Языки поглощались, сливались, исчезали. Это нормально. Если только 100 человек будут говорить на каком-нибудь языке, то неужели они смогут кого-то научить своему языку? В этом нет смысла. Гипотеза Сэпира-Уорфа, если упрощённо, гласит, что перевод на другой язык практически возможен. Нет незаменимых языков. Меняется мир, меняются языки.

- Очень часто, особенно среди молодежи, которая находится в совершенно иной языковой среде, основы чужого языка начинают закладываться именно с нецензурной лексики. Т.е. стараются, посылая куда подальше, сделать это уже не на русском. Чем это объяснить?

- Это чисто молодёжное явление. На Кубе меня просили научить мату, в Америке мои студенты интересуются молодёжным сленгом (я даже делаю power point presentation для них о мате). Возможно, молодёжь в целом любит инвективы и именно поэтому начинает изучение языка с этого, но это пройдёт. Я считаю, что знать надо, а использовать не обязательно. За чистоту же русского языка, действительно, надо бороться очень серьезно. Когда с экрана телевизора идёт мат в детское время - это заставляет меня переключать канал на «Культуру».

- Представим такую ситуацию: человек, неважно, какой язык для него родной, прожил за рубежом двадцать лет. Все это время общения на родном языке у него практически не было, и, как следствие, около 90% информации, заложенной на нем, стерлось. Но языком среды, в которой находится, он свободно владеет. Полностью ли стирается в таких случаях информация на родном языке, и имеет ли его носитель преимущества перед иностранцем при повторном освоении?

- Во-первых, база родного языка на 90% не сотрётся. Родной язык навсегда останется родным (даже если у человека их два). Многое зависит от возраста носителя языка. Во-вторых, повторного освоения уже не будет, будет лишь восстановление утерянной информации. И это возможно. Я и мои коллеги (в частности, Елена Васянина) работали три года по гранту Фулбрайта с детьми русских эмигрантов в США, и ребята успешно вспоминают русский язык за 9 недель Летнего института в Питтсбурге (из них 5 недель - в Москве и Петербурге).

- Какой процент информации теряют носители языка различных возрастных категорий?

- Тут как с critical language acquisition - есть такое понятие в психолингвистике (когда дети-маугли могут совсем потерять способность к овладению речью). Всё очень индивидуально. Во сколько лет человек уехал, как он освоил новый язык, каковы возможности его памяти, нужен ли ему родной язык, и прочее. Навскидку - в год процентов пять.

- На ваш взгляд, смешанные языки являются проблемой? И если да, то в каком плане?

- Понять непосвященному человеку смешанные языки чрезвычайно трудно. Билингвальная шизофрения - это неудобно, причем всем, и носителям, и слушателям.

- И все же носители сами приобщаются к новым языковым течениям?

- Конечно. Они вынуждены ассимилировать. Сначала теряется интонация, потом появляются отдельные иноязычные вкрапления, потом легче сказать короткую фразу на иностранном, чем на родном. Принцип экономии умственных усилий никто не отменял.

- Каковы ваши, Валерий Павлович, прогнозы относительно перспектив русского языка в России и в мире на ближайшие десять лет?

- Должны, наконец, начать отмирать падежи, должно уменьшиться количество исключений, должно стать меньше нюансов в грамматике в целом. Хотелось бы видеть в русском языке больше аналитизма и простоты. Перефразируя, сказал бы: «Кто ясно излагает, тот ясно мыслит».