Клуб выпускников МГУ (Московский Государственный Университет) |
Моисеев Евгений Иванович
- В детстве Вы были одаренным ребенком? - Нет, совершенно обычным. Учился, по крайней мере в начальных классах, вообще не блестяще. Но вот память с раннего детства была очень хорошая. В старших классах занялся радиотехникой, впрочем, как и многие мальчишки того времени. - Когда вы почувствовали призвание к математике? - Не призвание, а скорее осознанный интерес к математике появился класса с шестого. А усиленные занятия алгеброй и геометрией подтянули меня и по остальным предметам. В 9 классе я поступил в специальный класс программистов. Здесь учеба была поставлена серьезно: в неделю 12 часов математики, 8 - физики. Преподавали молодые ребята, выпускники мехмата МГУ, и это, конечно, повлияло на мое решение поступать именно в Московский университет. - Но почему не на мехмат? - Мои учителя с мехмата постоянно твердили, что им не хватает прикладных знаний - например, в области тензорного анализа, механики. Они говорили, что в основе должна лежать физика, предмет, который ставит задачи. Видимо, поэтому я и пошел учиться на физфак. Я даже и не пробовал поступать на мехмат, а сразу пошел на физический факультет. - Что Вы можете сказать о своих преподавателях? - У меня были прекрасные преподаватели. Кафедру математики на физическом факультете тогда возглавлял академик А.Н. Тихонов. Лекции нам читали его ученики и соратники - А.А. Самарский, В.А. Ильин, В.П. Маслов, Э.Г. Позняк. Общую физику преподавал В.Г. Зубов, он в то время был вице-президентом Академии педагогических наук и произвел на меня очень сильное впечатление. Когда я учился на третьем курсе, была создана объединенная группа, в которую вошли кафедра математики (заведующий А.Н. Тихонов), кафедра квантовой статистики (ее возглавлял Н.Н. Боголюбов), кафедра теоретической физики (ею заведовал А.А. Соколов). В группе были очень сильные физики-теоретики. Я от них много почерпнул. Из преподавателей гуманитарных предметов большое влияние на меня оказал Л.В. Воробьев - крупный человек, громогласный. Он читал диамат и делал это блестяще. У него всегда была полная аудитория: на его лекции ходили и с других потоков, и с других факультетов. Благодаря ему я получил хорошую философскую базу. - Почему же учиться в аспирантуру Вы пошли на ВМиК? - Моим научным руководителем был В.А. Ильин. Вслед за А.Н. Тихоновым он в сентябре 1970 года перешел на ВМиК. Поскольку именно он брал меня к себе в аспирантуру, то и выбирать не приходилось. - Как Вы почувствовали себя на этом факультете? - Поначалу немного неуютно. Я продолжал заниматься наукой, и тут было все в порядке, но в педагогической деятельности оказалось не все так гладко. Когда начались занятия со студентами по математическому анализу и алгебре, я понял, что у меня математическая подготовка хуже, чем у тех преподавателей и аспирантов, которые пришли с мехмата. В физике я, может быть, и больше них знал, но в математике - явно меньше. А требовалась-то как раз математика. Поэтому пришлось в аспирантуре очень много работать. Пожалуй, не менее десяти лет после окончания факультета я занимался повышением своей математической культуры. В физике царствует эксперимент, все можно попробовать, пощупать руками. И если в этот раз не получилось, то можно продолжить эксперимент с другими наборами параметров. А в математике не так, тут всего два состояния: задача либо решена, либо нет. Иной раз формулировка задачи занимает всего одну-две строчки, а попробуй-ка ее реши. Здесь постоянно, ежедневно требуется тренировать интеллект. И уж совсем отдельная задача - преподавать математику. Тут абсолютно недостаточно просто выучить курс и читать его студентам из года в год. Нужно, чтобы преподаватель сам эту тему проработал со всех сторон, знал о ней намного больше того, что заложено в курс, понимал, где и как ее применять. Только в этом случае он может квалифицированно донести материал до студента. Изучать математику - дело особенное, поскольку это дисциплина состязательная. Важно, чтобы студенты в процессе учебы имели возможность сравнивать себя с сокурсниками, соревноваться друг с другом в красоте получаемых решений. По этой причине заочное обучение математике не пройдет. Она требует наличия группы, поскольку именно в группе происходит взаимодействие. - В течение пяти лет, с 1983 по 1988 год, Вы возглавляли Совет молодых ученых МГУ. Помог ли Вам этот опыт в дальнейшей работе? - Помог. Хотя опыт был по большей части негативным. В то время это была достаточно специфическая организация. Например, тогда в Совете состояли дети именитых родителей. Отношения у меня с некоторыми членами Совета сложились довольно острые. Но в любом случае, работа в Совете молодых ученых дала мне опыт преодоления конфликтных ситуаций. Хотя, честно говоря, любой общественной работе я всегда предпочитал занятия наукой. - Любили проводить время в читалке? Нет, не любил. Бывал там по необходимости, когда нужно было прочесть какой-нибудь новый научный журнал. В этом отношении я пошел в своего научного руководителя, Владимира Александровича Ильина. - Вы занимаетесь теоретической математикой. Находят ли результаты Вашей научной работы применение в решении конкретных прикладных задач? - Да, вот такая странность: факультет прикладной математики возглавляет теоретик. Не могу сказать, что мои работы впрямую применяются в каких-то прикладных вопросах. Но практическое значение они, безусловно, имеют, иногда - явно, иногда - опосредованно. Сейчас, в частности, мы занимаемся проблемами оптимального управления, подготовили уже более тридцати больших работ, которые нашли применение в решении задач управления космическими кораблями и системами. - Чем отличаются современные студенты от студентов Вашего поколения? - Во-первых, в большинстве своем хорошо они владеют английским языком. Еще одно существенное отличие: более половины из них, начиная со второго курса, устраиваются на работу. Если я все свое время тратил на освоение наук, постоянно занимался самообразованием, то у них на это не хватает ни сил, ни времени. А это не очень хорошо. И для них самих, и для науки. Хотя я понимаю, что сейчас другое время, другой стиль жизни. Но, тем не менее, остаются пока и те студенты, которые целенаправленно ищут свое место в науке. Их доля в общей массе сократилась, но они есть. - Факультет имеет возможность оказывать помощь талантливым студентам? - Да. Мы стараемся поддерживать их грантами, направляем в летние научные школы, но это, конечно, не так много, как хотелось бы. - Как на Западе относятся к российской математике? - Наша математика по-прежнему востребована. Могу привести такой пример. В журнале «Доклады Академии наук» математика дает половину всех доходов от переводов статей. И еще: в июне мы отмечали на факультете 100-летний юбилей выдающегося математика Льва Семеновича Понтрягина. На участие в научной конференции, посвященной юбилею, пришло огромное количество заявок, из них примерно полтысячи поступило от иностранных ученых. А ведь Понтрягин был чистый теоретик, начинал с топологии, фундаментально занимался оптимальным управлением. Его труды переведены на многие языки, они получили признание во всем мире. Или такой пример. В очень известном университете Стони Брук под Нью-Йорком на острове Лонг-Айленд (State University of New York at Stony Brook) меня спрашивали, почему к ним не едут наши студенты? Оказалось, что они очень заинтересованы в наших молодых специалистах по защите информации, поскольку это кадры высочайшей квалификации. А не едут они туда, поскольку здесь уже могут зарабатывать больше, чем там. - Можно ли расценивать как трагедию отечественной математической школы тот факт, что в 80-90 годах прошлого века много ученых уехало из страны? - Ну, трагедией это называть не стоит, процесс был вполне естественным. Дело в том, что мы тогда наготовили слишком много ученых, причем ученых очень высокого уровня. У нас как было: человек уже доктором наук становится, а все еще ходит на кафедре в ассистентах. Естественно, что люди стали искать альтернативу. И сейчас, в какой университет на Западе ни приедешь, - везде наши. Недаром есть такой анекдот: «Что такое американский университет? Это русские профессора на ломаном английском учат азиатских студентов математике». Хотя бесследно, конечно, ничего не проходит. - Каковы, на Ваш взгляд, перспективы развития факультета? - Надо сказать, что в 1990-е годы преимущественно развивалось программистское, системное направление, потому что тогда началось активное массовое освоение компьютеров. Ну а те, кто, как я, занимался теорией, оказались, как говорится, не у дел. Сейчас ситуация меняется. И хотя программистское, системное направление остается по-прежнему актуальным и важным, все более востребованными становятся именно теоретические математические разработки. И требуются люди, которые обладают широким кругозором и способны решать такие задачи. Например, как управлять потоком машин? Для этого используется гидродинамическая модель. А это тонкая математика. Или климат, его моделирование - сложнейшая задача, причем именно математически сложнейшая. Моделирование нанотехнологий - тоже требуется высокая математика. Для всего этого просто необходима фундаментальная математическая подготовка. А уж после глубокой математической проработки - вычисления, компьютеры и все, что с этим связано. В целом факультет ВМиК - это единство учебного процесса и научных изысканий. Мы стараемся не забывать слова великого хирурга и педагога Николая Ивановича Пирогова: «Отделить учебное от научного в университете нельзя. Но научное и без учебного все-таки светит и греет. А учебное без научного, как ни была приманчива его внешность, - только блестит». Вот в этом единстве наша главная перспектива и главная надежда. - А какая-то помощь со стороны государства есть? - Безусловно. Она поступает в виде грантов. Университет получил инвестиционный грант в размере 1 млрд рублей, из них факультету досталось около 60 млн. На эти средства мы создали десять магистерских программ, каждая по десять курсов, отправили наших ученых в поездки для повышения квалификации, полностью обновили оборудование - компьютеры, серверы. В частности, недавно купили суперкомпьютер IBM Blue Gene производительностью около 30 терафлоп. Он будет активно использоваться при моделировании нанотехнологий. В последние годы факультет начал заключать двусторонние договора с родственными факультетами зарубежных университетов. Сейчас у нас пять договоров, предусматривающих проведение совместных исследований, академические обмены, организацию двусторонних конференций, семинаров и пр. Большой интерес к нам проявляет и знаменитый парижский «Эколь политех», что приятно. - Как Вам удается читать лекции и выступать на конференциях без конспекта? - Во-первых, потому, что у меня хорошая память, во-вторых, я себя свободнее чувствую, когда знаю, что в зависимости от обстановки могу легко перепланировать материал, а в-третьих, я никогда не умел списывать или отвечать, глядя в бумажку., я, наверное, для этого несколько неуклюж. Память, правда, тоже имеет свои естественные ограничения. Но точные науки хороши тем, что там обычно есть какая-нибудь формула, есть какой-нибудь закон, а дальше пишешь и потихонечку выводишь то, что нужно. - А с какого года чтения лекций приходит такая свобода? - Наверное, года с третьего. Но ведь я одно и то же не читаю. Все время что-то меняю. Вот были у меня работы по обобщенным решениям, я их вставил. Если я вижу, что что-то нужно в приложениях, я это добавляю. Ведь факультет-то у нас прикладной. - Скажите, Вы чувствуете определенное превосходство перед людьми, которые не могут, как Вы, подняться к таким высоким абстракциям, как высшая математика? Способности в любой отрасли знания или искусства - это дар природы, своего рода предназначение. И человек обязан его выполнить, отработать свою миссию. А превосходства никакого нет. Я просто очень люблю свое дело, вот и все. Иногда оно бывает мучительным, когда задача не решается, а тебя еще в этот момент подстегивают, подгоняют. Но когда решение найдено, тогда тебя охватывает такая эйфория, что, кажется, сейчас взлетишь. И это, поверьте, ни с чем не сравнимое чувство. |