При захвате «Белого дома» набережную взорвать и вывезти Ельцина на катере!

Родился в 1974 году в Москве, окончил МГУ им. Ломоносова, член Союза журналистов России, известен громкими публицистическими расследованиями, с 2004 года депутат Госдумы от Нижегородской области.

Три августовских дня 1991 года прочно вошли в историю под грозным названием "путч".

На самом деле события эти можно называть как заблагорассудится - переворот, мятеж, революция - все равно любая из оценок до конца точной не будет.

...О том, что консервативная часть советской верхушки замышляет какую-то заваруху, Горбачев узнал задолго до объявления ЧП.

Еще в июле к нему явился американский посол Мэтлок; душка, любимец демократической общественности. (Безумие какое-то! Ни в одной другой стране, кроме России, иностранный посол, сиречь противник по определению, не может быть популярнее собственных лидеров.) И предупредил, что, по данным госдепа США, в стране готовится дворцовый переворот. Будьте осторожны, наш дорогой Майкл!

Михаил Сергеевич американцу не поверил. Или сделал вид, что не верит. По крайней мере никаких упреждающих действий он предпринимать не стал.

Вообще Горбачев с самого начала вел себя странно.

На 20 августа было намечено подписание Союзного договора: важнейшего, ключевого документа, от которого напрямую зависело будущее страны. Большинство руководителей республик явно вели двойную игру. Консервативное кремлевское крыло своего неприятия договору даже и не думало скрывать.

В такой обстановке Горбачеву нельзя было и на сутки оставлять Кремль без присмотра. Но вместо этого Президент СССР отбывает вдруг в 2-недельный отпуск: якобы ему срочно нужно подлечиться, хотя за исключением радикулита все у него было в порядке.

За день до отъезда, 3 августа, собрав узкую часть Кабинета министров, Горбачев произносит загадочную фразу: "Имейте в виду, надо действовать жестко. Если будет необходимо, мы пойдем на все, вплоть до чрезвычайного положения".

И потом, когда 4 августа сажают его в самолет, он еще раз повторяет эти странные установки. "При необходимости действуй решительно, но без крови", - напутствует Михаил Сергеевич остающегося на хозяйстве вице-президента Янаева: тихого, беспомощного пьяницу, не способного зарезать даже курицу. (Бывший комсомольско-профсоюзный аппаратчик прославился, когда, отвечая депутатам о своем здоровье, ляпнул сдуру: спасибо, жена не жалуется.)

Когда 6 августа члены будущего ГКЧП - Крючков, министр обороны Язов, шеф горбачевского аппарата Болдин, секретари ЦК Бакланов и Шенин - приезжают на секретный объект КГБ близ московской кольцевой дороги, ни о каком заговоре и речи еще не идет. Они говорят обо всем, что наболело, накипело, о том, что Союзный договор - это развал страны, и решают в итоге, что любыми путями этот договор надо откладывать.

Уже на другой день, 7 августа, Язов вызывает генерала Грачева, командующего ВДВ, и посылает его в КГБ. Грачеву вместе с лубянскими специалистами приказано подготовить некий план действий.

Это была первая и одна из самых серьезных ошибок путчистов. К тому времени Ельцин успел уже обаять... да что там обаять - - завербовать Грачева.

В мае Ельцин вместе с Грачевым ездил в Тульскую дивизию ВДВ. Никто из руководителей такого ранга прежде не разговаривал с Грачевым столь нежно и доверительно. ("Все, что налито, было выпито", - вспоминал очевидец этого визита генерал Лебедь.) Они даже уединились потом, и Ельцин, ласково приобняв Грачева, спросил его прямо в лоб: случись что, пойдешь против меня? И Грачев, разгоряченный уже выпитым - а пить он любил и умел, заплетающимся языком ответил: что вы... дорогой наш Борис Николаевич... доведется - жизнь за вас положу...

Зам. министра обороны Владислав Ачалов, командовавший ВДВ до Грачева, рассказывал мне много интересного об этом историческом рандеву. Все, что творилось во время визита, скрупулезно фиксировалось разведкой ВДВ. Подробный, едва ли не поминутный отчет вкупе с фотографиями лег потом на стол Ачалову и Язову.

"Ельцин напился до беспамятства, - говорит Ачалов. - Творил черт знает что. Разделся догола и бегал в таком виде. Фотографии президента неглиже сохранились у меня до сих пор: еще в 1993 году я спрятал их в надежном месте".

Тем временем число будущих заговорщиков множится. К перечисленным выше товарищам присоединяются премьер-министр Павлов, шеф МВД Пуго, спикер союзного парламента Лукьянов, главком Сухопутных войск Варенников. Практически все первые лица государства. 18 августа Болдин, Бакланов, Варенников и Шенин едут в Форос, на президентскую дачу, и битый час уговаривают Горбачева подписать указ о введении ЧП.

Вообще разговор этот происходил довольно странно. Горбачев утверждает, что на все предложения он ответил отказом, покрыл соратников матом и назвал авантюристами.

"Авантюристы" же уверяют, что под конец разговора генсек, наоборот, с доводами их согласился. Особенно тревожило его, будут ли распространяться меры ЧП на ельцинское руководство. Услышав утвердительный ответ, Горбачев якобы махнул рукой: "Шут с вами, делайте, как хотите!" "И даже, - уверяет шеф президентского аппарата, - дал несколько советов, как лучше ввести чрезвычайное положение".

Дальше. Все виды связи, как известно, с 15 часов 18 августа на даче были отключены. Но... только в самом дворце. В домике охраны связь оставалась. Более того, Горбачев сделал оттуда пару звонков. Он позвонил, например, Аркадию Вольскому. Но исключительно для того, чтобы предупредить: по радио скажут, что Горбачев болен, но ты-то знай, я здоров! Вольский ничего не смог понять. Цирк какой-то!

Почему Горбачев не позвонил Бушу, Колю или Миттерану? (Кстати, "красный телефон" для прямой связи с президентом США заблокирован не был.)

Одним звонком он мгновенно опередил бы заговорщиков и разрушил все их планы. Но вместо этого свергнутый Михаил Сергеевич преспокойно отправляется ужинать, заказывает марочные вина, а потом идет в кинозал: смотреть какой-то боевик.

Дальше Горбачев записывает на любительскую камеру обращение к народам мира. Но все, что делалось в эти дни, было не слава богу. Впопыхах зять Горбачева Анатолий схватил первую попавшуюся кассету, но оказалось, что это был незабвенный фильм "91/2 недель". В итоге Горбачев с траурным выражением лица появлялся на экране аккурат в тот момент, когда мускулистый Микки Рурк сливался в экстазе с обнаженной красоткой Ким Бесинджер.

Впрочем, они стоили друг друга: Президент СССР и его тюремщики. Когда ходоки вернулись из Фороса в Кремль, все они уже, как выразился потом маршал Язов, были "под хмельком". В Кремле - та же картина. Вице-президента Янаева еле-еле сумели вытащить на экстренное заседание с какого-то дачного сабантуя.

"Мы тут сидим, важные дела обсуждаем, а вице-президент где-то гуляет", - укоризненно покачал головой премьер Павлов. Впрочем, Павлов находился не в лучшем состоянии. (Той же ночью от волнения и обилия виски он потеряет сознание прямо в кабинете, с гипертоническим кризом будет спешно эвакуирован на дачу, где в постели и переждет все "чрезвычайные" дни.)

Потом многие из участников этой тайной вечери будут говорить, что их не покидало ощущение какого-то дурного водевиля, пьяного застолья.

А что же Ельцин? Российский президент спокойно пребывал с визитом в Казахстане. Нурсултан Назарбаев принимал его столь радушно, что вылет в Москву пришлось отложить даже на пару часов: Ельцину требовалось хоть немного прийти в себя. Ясное дело. Столько выпить на жаре, да еще под жирные азиатские яства.

И тем не менее вопрос поставлен непраздный. Почему ГКЧП не изолировал Ельцина. Упрячь они его в какой-нибудь комфортабельный зиндан, развязка была бы совершенно иной.

Но Ельцин спокойно приземляется во "Внуково". На ногах он еще держался. Других его соратников пришлось грузить штабелями...

Служба наружного наблюдения КГБ довела президента до правительственного поселка "Архангельское", где жил он тогда. И пока Ельцин видел десятый сон, в сторону "Архангельского" была брошена группа "Альфа".

Командир группы, генерал Карпухин рассказывал:

"Я был вызван к руководству КГБ и лично от Крючкова получил приказ силами своего подразделения арестовать Ельцина и доставить в одну из специально оборудованных точек в Завидово... Мы незамедлительно прибыли на место. Мне был известен каждый шаг Ельцина, любое его движение я фиксировал. Арестовать его мы могли в любую минуту".

Но система почему-то дала сбой. В 5 утра Крючков приказал: всем возвращаться в расположение группы. Это была едва ли не главная ошибка ГКЧП.

Рано утром 19 августа с телеэкранов зазвучала тревожная музыка Чайковского. В выпуске новостей было объявлено, что в стране вводится чрезвычайное положение.

Первым эту новость сообщила Ельцину дочь Татьяна. Вскоре подоспел и верный Коржаков. Один за другим на дачу к Ельцину начали стекаться его соратники. Сдаваться на милость победителю они не собирались и сразу же бросились ваять обращение "К гражданам России". Сам Ельцин в этом творческом процессе участия почему-то не принимал, хотя под воззванием была поставлена и его подпись.

В одном журнале я вычитал объяснение этой утренней безынициативности. "Борису Николаевичу некоторое время нужно было приходить в себя, - объяснял предсовмина РСФСР Иван Силаев. - И мы тут все делали в основном под моим руководством".

"Что значит "приходить в себя"? Вы хотите сказать, что он был пьян?" - следует вопрос интервьюера. В ответ - минутная пауза.

"Нет, - подыскивает наконец ответ Силаев, - он был просто потрясен".

В начале девятого утра Ельцин звонит командующему ВДВ Грачеву.

- Что там за движение войск и какую вы имеете задачу?

(К тому моменту он уже знал, что в сторону Москвы идут танки.)

А Грачев, вместо того чтобы послать любопытствующего куда подальше, начинает путано объяснять: дескать, есть приказ министра усилить охрану административных зданий в Москве.

"Я напомнил ему наш старый разговор, - пишет в мемуарах Ельцин, - Грачев смутился, взял долгую паузу. Наконец он проговорил, что для него, офицера, невозможно нарушить приказ... "Подождите, Борис Николаевич, я пришлю вам в Архангельское свою разведроту".

Положив трубку, Ельцин радостно изрек: "Грачев наш".

У руководителей ГКЧП не было ни плана действий, ни конкретных задач. Ввести войска в Москву, например, они решили лишь накануне, без какой-либо предварительной проработки. Более 4500 солдат, свыше 300 танков, около 270 БМП, 150 БТР: все они, войдя в город, не знали, что делать. Со стороны выглядело это трагикомично. Колонны бронетехники останавливались на красный свет, пропуская потоки городского транспорта.

"Для нас решение о вводе оказалось полной неожиданностью, - свидетельствовал начальник штаба Московского военного округа Леонид Золотов. - Мы взяли справочник Москвы, туристические карты и стали определять, куда разместить боевую технику.".

Уже утром 19 августа было понятно, что российский президент в переговоры с ГКЧП вступать не собирается. Тем не менее он без хлопот покидает свою дачу и вместе с соратниками отправляется в "Белый дом", где и возглавил "штаб революции".

Постепенно к "Белому дому" стекается народ. И когда Ельцин взгромоздился на танк и громогласно прочел свое воззвание, площадь перед "Белым домом" взорвалась многотысячным ревом.

Апофеозом беспомощности ГКЧП стала пресс-конференция, на которой Янаев с компанией мычали что-то несуразное. Он старался выглядеть уверенным, но трясущиеся, дрожащие руки - то ли от страха, то ли с перепою - свидетельствовали совсем об обратном. На фоне бодрого Ельцина, бросавшего рубленые фразы с танка, заикающийся Янаев выглядел жалкой карикатурой.

И ведь все это показывалось по центральному телевидению! Репортажи с баррикад, выступление Ельцина на танке! Даже "Правда" - средоточие партийного официоза - и та поместила выдержки из заявления Ельцина под скромным заголовком: "Позиция руководства РСФСР".

При такой пропагандистской работе неудивительно, что уже к полудню 19 августа у "Белого дома" - главного очага сопротивления - собралось несколько тысяч людей.

Тем временем по приказу Грачева к "Белому дому" выдвигается десантный батальон во главе с генералом Лебедем. Лебедь, как и положено исполнительному служаке, беспрекословно выполняет все приказы командования; приказали бы начать штурм - рванул в бой, не колеблясь.

Кстати, участие в августовских событиях Лебедя - история совершенно отдельная. "От кого охраняет пост часовой? - ответствовал Лебедь, когда затащили его в кабинет к Ельцину и принялись пытать, зачем и по чьему приказу он прибыл. - От лица или группы лиц, посягнувшего или посягнувших на целостность поста".

В принципе Лебедь лишь процитировал положение устава, но президента этот ответ вполне устроил: каждый хотел услышать то, что хотел услышать. И будущего секретаря Совбеза чуть ли не на руках несут в толпу, объявляют героем свободной России.

А герой после этого возвращается в Генштаб и сразу же садится чертить план захвата "Белого дома", благо систему укреплений видел собственными глазами. План Лебедя был мгновенно одобрен генералом Ачаловым и направлен на согласование в МВД. Ну а то, что не суждено ему было сбыться, вопрос не к Лебедю.

Нет никаких сомнений: если бы ГКЧП решился брать штурмом "Белый дом", оплот демократии был повержен бы в считанные минуты.

"Один залп из БТРов - и вся начинка здания заполыхает, все ваши герои попрыгают из окон", - без обиняков заявлял Ельцину генерал Лебедь.

Примерно то же говорит и руководивший обороной здания генерал Кобец:

"Как военный человек, я понимал, что против профессионалов нас хватит максимум на несколько минут".

Но тут появляются первые жертвы: когда в ночь на 21 августа колонна бронетехники пытается подойти к "Белому дому", путь им преграждают ополченцы - 3 человека гибнут. Самое поразительное - колонна, на которую бросились защитники демократии, к готовящемуся штурму отношения не имела: танкистов послали как раз на охрану "Белого дома". Все погибшие - Усов, Комарь и Кричевский - указом Горбачева посмертно стали уже Героями Советского Союза: звание это присваивалось в истории в последний раз. (Горбачев хотел наградить Звездой Героя еще и Ельцина, но тот в грубой форме от нее отказался.)

Узнав о гибели людей, министр обороны Язов отменяет приказ о штурме.

Впрочем, ни Ельцин, ни защитники "Белого дома" об этом еще не знали. Решающую ночь Борис Николаевич провел в своем кабинете. На случай штурма был разработан план его срочной эвакуации в американское посольство, расположенное неподалеку. Американцы даже специально держали открытыми задние ворота, но Ельцин в последний момент от спасения отказался.

Он спустился в бомбоубежище, где и провел всю ночь до рассвета, снимая стресс излюбленным методом. Пресс-секретарь президента Павел Вощанов признавался позднее, что именно в ту ночь принял для себя решение уйти в отставку.

"Люди искренне решили защищать демократию, своего президента. Сидели на ступенях, жгли костры. А там был накрыт стол, и Борис Николаевич с ближайшим окружением "расслаблялись", ожидая разрешения ситуации. Когда я увидел это, мне не по себе стало..."

Впрочем, у Ельцина имелась уважительная причина. Он "расслаблялся", веря, что это последнее в его жизни застолье. Хотя до смерти дело вряд ли дошло бы. Кобец так излагал разработанный в "Белом доме" план "Х":

"Последняя баррикада должна была сопротивляться до такого момента, пока мы не взорвем дамбу на набережной и не выведем через нее руководство правительства и Верховного Совета, а затем посадим на катера, на вертолеты и переедем в Жуковский, где нас ждал самолет".

Утром стало окончательно ясно, что партия ГКЧП проиграна вчистую. "Все, писец. Мы победили!" - воскликнул герой революции и будущий арестант-коррупционер генерал Кобец.