Пан профессор изучает варваров. Крестный отец «Солидарности» родился в Москве. Крестный отец «Солидарности» родился в Москве
Недавно Петербург посетил профессор Кароль Модзелевски, бывший одним из лидеров профсоюза "Солидарность" - того самого, что перевернул Польшу и значительно повлиял на судьбу всего Варшавского блока.
Биография Кароля Модзелевски могла бы стать основой лихо закрученного романа. В ней отразилась трагическая связь двух наших стран.
- Профессор, я знаю, что вас в определенном смысле можно назвать нашим соотечественником, и для разговора нам не нужен переводчик...
- Это верно. Я родился в Москве в 1937 году. Мой отец, поляк по национальности, был гражданином СССР и учился тогда в военном училище на танкиста. Через три недели после моего появления на свет его арестовали - ни за что, как и многих тогда. К счастью, отцу повезло - его не расстреляли, а только надолго посадили в лагерь, но из моей жизни он исчез навсегда.
В 1939 году моя мать вторично вышла замуж. Моему отчиму польскому коммунисту Зигмунду Модзелевски тоже довелось побывать в сталинских застенках. Он даже чуть не попал на показательный процесс. Но удача улыбнулась и ему. Арестовали всесильного главу НКВД Ежова, началась так называемая бериевская оттепель, некоторых заключенных, в том числе и моего будущего отчима, освободили. Из тюрьмы после пыток он вышел совсем больным, моя мать выходила его и осталась с ним навсегда.
Когда началась Великая Отечественная война, Зигмунд Модзелевски стал одним из организаторов польской национальной дивизии в составе РККА, а позже - послом коммунистического правительства Польши.
Отчим уехал на родину с семьей, так я и оказался польским гражданином. Хотя, признаюсь, потом, когда у меня начались проблемы с властями Польской Народной Республики, возникли определенные опасения в связи с возможной поездкой в СССР: я просто боялся, что меня из Союза обратно не выпустят - так сказать, насильно восстановят гражданство.
- Вы стояли у колыбели демократического движения в Польше, расскажите, как оно начиналось?
- Не стоит преувеличивать мои заслуги. Просто в шестидесятые я и мой друг Яцек Курень написали и стали распространять получившее широкую известность "Открытое письмо", адресованное членам польской рабочей партии и комсомола. На первый раз нас предупредили - задержали на 48 часов, потом изгнали откуда только можно, но оставили на свободе. Мы продолжали распространять письмо, призывали к реформам. Нас арестовали повторно и теперь уже приговорили каждого к 3,5 года заключения, но через два с хвостиком года отпустили - шел 1967 год. В следующем году была не только "пражская весна", волновалась и Польша. Меня и Яцека власти сочли духовными лидерами этих выступлений и снова посадили, опять дали 3,5 года, но больше условно-досрочно освобождать не стали, продержали полный срок.
Но кое-каких уступок у властей Польши людям добиться удалось: сменился партийный лидер, ситуация в стране нормализовалась. Выйдя из тюрьмы, я стал заниматься наукой - ведь я историк, специалист по раннему европейскому средневековью. Работать в столичном университете мне не разрешили, отправили в академию наук во Вроцлав, административный центр Нижней Силезии.
- Вы долгое время прожили во Вроцлаве. Мне довелось там побывать, меня там поразило советское воинское кладбище. Во-первых, оно просто огромное, а во-вторых, на нем похоронены только офицеры. Могилы солдат и сержантов там тоже есть, но за редчайшими исключениями, только в том случае, если павшие были Героями Советского Союза. Скажите, в каком оно состоянии?
- Вроцлав в период, когда входил в состав Германии, назывался Бреслау. Во время второй мировой войны он стал центром одной из последних кровавых битв, достаточно сказать, что Берлин был взят советскими войсками 2 мая, а в Силезии немцы вели бои до 6 мая.
Каких-то громких актов вандализма по отношению к могилам советских воинов у нас не было, по крайней мере я о них не слышал. А вот немецкие кладбища, причем не только воинские, но и гражданские, уничтожались.
Вообще во Вроцлаве, когда он стал польским, образовался особый сплав людей: переселенцы из Галиции и те, кому стало тесно в центральных воеводствах.
- Мы помним, как на рубеже семидесятых - восьмидесятых годов Польша забурлила...
- 17 января 1980 года образовался единый всепольский профсоюз "Солидарность". Я участвовал в работе его силезского комитета.
Перемен хотели все, но общий язык рабочим лидерам гданьской судоверфи и интеллигентам найти было непросто. Многое в движении было откровенно плохо организовано, но, наверное, иначе и быть не могло. Само создание "Солидарности" было вызовом властям: ведь, по тогдашним правилам, в национальном масштабе могли существовать только отраслевые профсоюзы.
- Кстати, вас в прессе иногда называют "крестным отцом" "Солидарности".
- Я предложил это название нашей организации, это правда. Но родилось оно не на пустом месте - были уже "забастовки солидарности", выходил бюллетень об их ходе, который так и назывался "Солидарность", так что моя заслуга не такая уж большая. Слово просто носилось в воздухе.
- Но потом вам вновь пришлось лишиться свободы.
- В Польше было введено военное положение. Стоял декабрь 1982 года, я предчувствовал - что-то такое наступает. Накануне собирался уехать, но... опоздал на поезд и меня успели арестовать. Чуть больше года я в числе одиннадцати самых отъявленных врагов режима был интернирован - в лагере мы содержались без приговора. За наше освобождение шла борьба международных организаций. В 1984 году последовала амнистия, и с тех пор я бывал в тюрьме уже только как контролер.
- В Польше в конце восьмидесятых режим сменился мирно, расскажите о своем опыте хождения во власть.
- В 1989 году от Вроцлава я был избран в сенат - верхнюю палату нашего парламента. Проработал тот созыв укороченный срок - всего 2,5 года. Но на этот период многое выпало: шоковая терапия, отпуск цен, галопирующая инфляция. Я тогда критиковал, впрочем безуспешно, курс моих однопартийцев. В каком-то смысле я оказался левее их. Хотя дело не в терминах. Мне казалось, что социальная цена этих мер слишком велика. По-человечески, проводить эту линию было тяжело - ведь мой ближайший друг Курень был министром труда в правительстве, а мне приходилось быть его оппонентом.
Сейчас, оглядываясь назад, могу сказать: многие жесткие шаги тогдашних польских реформаторов были сделаны по необходимости. Конечно, если бы у нас было время для преобразования общества, можно было бы действовать по-другому, но, когда все прежние связи рушатся, а новых еще нет, приходится идти по тяжелому пути... Но ведь у вас, россиян, тоже был похожий опыт.
Кстати, в восемьдесят девятом как сенатор я получил дипломатический паспорт и решился на поездку в СССР. Как раз у вас проходила научная конференция "Римская империя и славяне". В том незабываемом путешествии мне довелось найти брата. Дело в том, что мой родной отец, выйдя из лагеря, женился, в его новой семье родился сын... Мы впервые с братом увидели друг друга уже будучи немолодыми людьми.
- Выходит, политика жестоко прошлась по вашей семье.
- Когда срок полномочий первого демократически избранного сената истек, я принял решение уйти из политики. И с начала девяностых занимаюсь только наукой. Сейчас я вновь работаю в Варшавском университете - том самом, откуда меня изгоняли когда-то за "антигосударственную деятельность". Некоторое время назад Московский университет пригласил меня выступить на одном семинаре... Оказывается, МГУ приглашает читать лекции крупных европейских историков, но это возможно только потому, что один из его выпускников стал бизнесменом и спонсирует программу. Это тоже наглядная иллюстрация последствий реформ.
Недавно у меня вышла монография "Варварская Европа", вот везу ее в подарок декану исторического факультета вашего Университета.
- В Петербурге вы впервые? Как вам город, пан Модзелевски?
- В первый раз здесь, еще в Ленинграде, я был в пятидесятые годы. Моя мать была филологом, ее пригласил Институт русской литературы, и она взяла меня, подростка, с собой. И вот сейчас эта поездка, организованная при поддержке Генерального консульства Польши в Санкт-Петербурге... Вы и сами знаете, что живете в очень красивом городе, знаете, что в нем надо восстановить и почистить. Навряд ли мое мнение что-то к этому добавит. Ведь я пробыл в вашем городе менее двух недель... за пятьдесят лет.
ФОТО Сергея ГРИЦКОВА