БАШНЯ ИМЕНИ НИКИТИНА

Лет сорок назад, в начале 1960-х, я не раз слышала от своего отца, инженера-строителя, о том, что его старый друг и сослуживец Никитин занят проектом грандиозной телебашни в Останкине.
Николай Васильевич Никитин к тому времени уже был общепризнанным в стране конструктором железобетонных сооружений: промышленные стройки первых пятилеток, техническая часть неосуществленного проекта Дворца Советов, высотное здание МГУ и Дворец дружбы в Варшаве - это все его работы. И вот телебашня…
Среди тех людей, кого я знала в своей жизни, я выделяю именно Никитина, ибо он был настоящий творец от Бога, эталон инженера. Какие способности надо было иметь, чтобы без компьютера, без нынешней вычислительной техники сделать точнейшие расчеты уникальных сооружений! Голова Никитина была его компьютером и научной лабораторией.
Я слышала имя дяди Коли Никитина еще в раннем детстве: мой отец, молодой инженер, с 1931 года был прорабом на строительстве Останкинского хладокомбината, позднее названного именем Микояна, а Никитин - автором проекта. Но это было только начало их дружбы. Я родилась в Останкине: у самой платформы Октябрьской железной дороги были поставлены для строителей деревянные двухэтажные бараки, в одном из которых жила до войны наша семья. На другой стороне - дубовая роща, за ней - усадьба Шереметевых, пруд.
Время сверяли по экспрессу «Красная стрела»: пролетел в ночи сверкающий огнями поезд в сторону Ленинграда - значит, точно 23.30… Многое сближало Никитина и моего отца: профессия, энтузиазм и неравнодушие к тому, чем каждый из них занимался. Было и еще нечто общее в их судьбах, что в те годы было гарантией взаимного доверия: репрессии коснулись семей и того и другого, оба были сыновьями «лишенцев», а мой отец и вовсе был изгнан без диплома с последнего курса строительного института и всю жизнь нес этот «крест».
Останкинский хладокомбинат был первой пробой сил мастеров входившего в моду железобетона. В 1934 году его сдали в эксплуатацию, а строители и проектанты опять встретились на новом объекте, да каком! На месте взорванного храма Христа Спасителя после многомесячной разборки руин начинались подготовительные земляные работы под будущий Дворец Советов. Техническую часть проекта создавал 30-летний (!) Никитин.
Мой отец проработал там семь лет: в это время строители занимались, в основном, выемкой огромных пластов грунта «до материка» и ниже; был осуществлен весь нулевой цикл, а это бетон и стальные конструкции под основание будущего Дворца. На производство бетона и металла было задействовано множество предприятий. Никитин как автор проекта постоянно контролировал соблюдение всех технических условий и бывал беспощаден к нарушениям. И через много лет мой отец вспоминал мытарства на стройке: опалубка негодная, бетон поставили не той марки, и он «потек»... Под основание будущего монстра до начала войны успели залить столько бетона и вколотить столько высокосортного металла, что их хватило бы на множество других сооружений.
А в конце июня 1941 года за сутки лихорадочной работы в полукилометровый железнодорожный состав были погружены лучшие механизмы и техника, задействованные на стройке Дворца Советов, и все это вместе с инженерами и рабочими двинулось на строительство оборонительных рубежей под Смоленском. В пути выяснилось, что немецкие танки уже обошли город, кругом бои и бомбежка, а состав оказался в окружении. Приказа никакого не было, бросить технику в поле строители не имели права, а двинуться ни вперед ни назад уже не было никакой возможности, так как в паровоз попала бомба.
Помните у Симонова, «Живые и мертвые»? Так точно и эти гражданские люди вперемешку с военными выходили из окружения по ночам, шли лесами без еды, воды и оружия. До Москвы сумели добраться далеко не все… Но это уже совсем другая история.
Возвращаюсь к Никитину. Я видела Николая Васильевича в начале 1960-х, когда завершалось проектирование и уже шло строительство Останкинской телебашни (ее планировали открыть к 50-летию Октября). Вспоминаю один из вечеров. В квартире моего дяди в Александро-Невском переулке, вокруг старинного круглого стола, под оранжевым шелковым абажуром собрались три друга, три заядлых «железобетонщика»; с молодости они понимали друг друга с полуслова и полностью друг другу доверяли. Каждому из них в те годы не было еще и шестидесяти лет, но я тогда называла их (про себя) старичками… В тот вечер собрались они на домашний дружеский «техсовет»: над столом склонились три седеющие головы, звучат названия марок бетона - обсуждается «напряжение ствола», амплитуда, угол… Меня как молодую и легкую попросили достать с верхней полки стеллажа пухлый справочник по технологии бетона. Дело в том, что в тридцатые окаянные годы был репрессирован и погиб выдающийся специалист по железобетону, их общий учитель, а часть его уникальной научной библиотеки удалось спасти и спрятать на самых верхних полках дядиной квартиры.
Тридцать лет хранить в доме специальную литературу на немецком языке, изданную в Мюнхене и Берлине, - это по тем временам было очень опасно! А к 1960-му книги уже устарели… Но вот понадобился им старый справочник! Никитин в нашей стране был безусловным лидером в высотном строительстве. Недаром к нему обратилась крупная японская фирма с предложением спроектировать для них башню с высокими противосейсмическими качествами; за проект японцы готовы были заплатить миллионный гонорар. Однако отдел науки ЦК мудро решил, что непатриотично работать на капиталистов… И только знающие эту историю друзья иногда подшучивали, называя Никитина миллионером и… валютчиком! Если бы лифты и коммуникации Останкинской башни были созданы с таким же запасом надежности, с каким Никитин рассчитал ее «тело», уверена - никакого пожара не случилось бы. Но он отвечал только за железобетонную конструкцию 530-метровой башни, а не за ее «начинку».
Это было особенное поколение: за свой труд они почти никогда не получали должного вознаграждения, были аскетами и даже стыдились благополучия и сытости. Я знаю от отца, что Никитин потратил свою Сталинскую премию на расширение проектного бюро, закупку копировальной машины и приборов.
Этим людям досталось множество ударов и обид, но они оставались до конца бескорыстными и верными друзьями и тружениками. Светлая им память.
P.S. А Останкинскую башню давно следовало бы, по аналогии с Шуховской, назвать Никитинской!