Поколение “переплетчиков”

Алексей Михеев родился в 1953 году. Окончил экономический факультет МГУ (1974), защитил диссертацию по психолингвистике (1984). Преподавал в РГГУ (1992-94), вел литературную программу на радио “Эхо Москвы” (1994-95). Соавтор книги Meaning and Categorization (New York, 1996).
В 1995-2002 гг. сотрудник журнала “Иностранная литература”, с 2005 г. его главный редактор.

- Алексей Васильевич, я очень рад и за вас и за один из моих самых любимых «толстяков» - “Иностранку”. Именно такой человек нужен журналу, да и для вас рулить великолепной “Иностранной литературой” - достойное и почетное занятие.
Читатели НРСлова в основном люди немолодые, поэтому журнал хорошо знают. В одной из городских народных песен конца шестидесятых поется: «Я в грезах улетаю далеко, читая свежий номер “Иностранки”»...
Сам я в конце 60-х читал “ИЛ” эпизодически, в 1970-м уже подписался на нее по большому блату и до отъезда в 1991-м продлевал подписку. Потом снова читал от случая к случаю, а с появлением журнала в Сети ни один номер не пропускаю.
А когда и с чего началась “Иностранка” для вас? И потом, когда вы уже работали в “ИЛ”, - какие именно публикации вы сами готовили? Назовите те, что вам особенно запомнились.
- “Иностранка” началась для меня тоже в конце 60-х, когда ее выписывали родители. Я как раз в 70-е-80-е читал “Иностранку” скорее эпизодически (по моему субъективному ощущению, “золотой век” журнала кончился в 70-м на Гарсиа Маркесе). А в 1994-м я начал вести на “Эхе Москвы” литературную программу, и первым моим гостем в студии была переводчица с польского Ксения Старосельская, у которой в “ИЛ” только что напечатали перевод “Красивых, двадцатилетних” Марека Хласко. Я тоже на досуге переводил с польского (к тому времени у меня в столе уже лет 10 лежал перевод “Портного” Славомира Мрожека), но не публиковался.
Весной 1995-го Старосельскую взяли в штат “ИЛ”, в отдел прозы и поэзии; вскоре она сказала, что есть вакансия в отделе критики и публицистики, и спросила, не хочу ли я попробовать. С дрожью в коленках я принес резюме, и меня взяли. Три месяца я работал по совместительству (с утра в Институте языкознания, после обеда в журнале); потом мне предложили этим отделом заведовать, и я бросил Академию наук и ушел в “ИЛ” на полный рабочий день. Это было ровно десять лет назад.
Самые заметные, на мой субъективный взгляд, публикации из подготовленных мною в тот период - три “Литературных гида”, т.е. тематических блока на актуальную тему:
1. “КИЧ, или К Интеллектуальному Чтиву”: “Макулатура” Буковски, “Чтиво” Конвицкого и статьи Петра Вайля и моя (“МакКультура”). Это 1996, №1.
2. “Поколение Икс”: одноименный роман Коупленда, рассказы и статьи, в том числе Ильи Кормильцева, с которым тогда познакомился и подружился. Это 1998, №3.
3. “Исчезающий текст”: роман шведа Петера Корнеля “Пути к раю”, статьи Михаила Эпштейна, Евгения Попова и моя (“Вокруг, около и вместо”). Это 1999, №5.
Вообще 1999-й был пиком журнала, когда в каждом номере был свой “Литературный гид”. И это был последний год активной работы в журнале Григория Чхартишвили в качестве зам.главного редактора.
- По-моему, и в 70-е, и в начале 80-х были интересные публикации. Я тогда вырезал тексты романов из нескольких номеров подряд и заказывал из них книги в твердом переплете профессиональному переплетчику. У меня накопилось несколько полок таких самодельных книг, правда половина из них была новомировская.
- Я тоже занимался этим, но чуть позже, в середине 80-х. Отчетливо помню, как весной 86-го сижу на полу в своей комнате, обложившись старыми «Иностранками», и размечаю их тематически, пытаясь выстроить «французские», «английские» или «немецкие» подборки. Причем был у меня пунктик - делать их примерно одного объема, и поэтому, если не хватало «художественной части», я выискивал дополнительно какую-нибудь подходящую критику или хронику. Сижу и думаю: «А увлекательное вообще-то дело - вот так составлять номера журналов. Жаль, что заняться этим профессионально уже не суждено...» Представить тогда, насколько радикально изменится все, в том числе и твоя личная судьба, было немыслимо.
Выдиралось и переплеталось все это скорее от сознания безнадежности: нужно оставить что-то на будущее, в котором будет мало что нового и хорошего. А теперь я смотрю на эти томики с печалью и тоской: книги уже непонятно куда девать, а эти «псевдожурналы» и подавно.
- После августа 1968-го половина прогрессивных авторов «ИЛ» превратилась в... регрессивных... Ну, не знаю, как их называть... Короче, их занесли в черный список за то, что им не понравился вид Т-54 на Вроцлавской площади. Но... ведь не всех же отслеживали, кто там из них что сказал по поводу братской помощи народу Чехословакии. Отслеживали самых именитых, скажем Генриха Белля.
А потом потихоньку и черные списки потеряли, и отслеживание прекратили. И если сам текст был приемлемым, причем больше эстетически, чем идеологически (хотя прямую антисоветчину, разумеется, не брали), - печатали.
- Списки неблагонадежных авторов, я подозреваю, не потеряли, а отслеживание не прекратили. Помните сцену в «Осеннем марафоне», где издательский начальник говорит переводчику Бузыкину: «Мы уже хотели вашего (не помню точно имя писателя - ну, пусть Джона Смита) печатать, а он, понимаешь, с реакционным заявлением выступил». Год на дворе был 1979-й, и ситуация именно для того времени была абсолютно узнаваемой. А уж после 80-го (Афганистан, Польша) списки только пополнялись. И поэтому когда я раздирал в 86-м старые журналы, некоторые номера 60-х все-таки оставил как есть, нетронутыми, а две трети наполнения 70-х-80-х ушли в помойку.
Идеологически сомнительных авторов действительно в 80-е стали печатать, но, во-первых, не современных, а уже как бы классиков, а во-вторых, не в самом журнале, а в приложении «Библиотека “ИЛ”». Это такие маленькие книжечки, подписки на них не было. Там впервые по-русски появились, например, Борхес и Гомбрович. Почему-то в приложении можно было напечатать то, что в журнале не проходило.
- Интересно вспомнить, кого из именитых «Иностранка» не публиковала и почему. Если не считать идеологии. Например, в 70-е не публиковали лауреата Нобелевской премии по литературе 1976 г. Сола Беллоу. И причина была, по-моему, эстетическая, а не идеологическая. Когда я сам наконец добрался до Беллоу, читать не смог. Тематика - ниже пояса. И все так безнадежно скучно и тускло! Нечто подобное потом продемонстрировала и Эльфрида Елинек, которой тоже Нобеля дали.
Но я дилетант. Поэтому, у вас, профессионала, я и хочу спросить: почему лауреатами стали Беллоу и Елинек? Почему не Селин, не Буковски?
- Елинек действительно породила в этом году запоздалый скандал - когда один из членов Нобелевского комитета вышел из его состава в знак протеста против присуждения ей премии в прошлом году (непонятно, правда, почему нужно было ждать целый год).
Сам по себе фрейдизм или маргинальная эротика Нобелевским комитетом не приветствуется. В завещании Нобеля говорится, что премия присуждается автору, «создавшему наиболее значительное литературное произведение, отражающее человеческие идеалы». Однако понятие «идеалы» стало, наверное, настолько размытым, что кто-то видит их отражение (пусть и экстравагантное) в прозе Елинек. Что касается Беллоу, то у него эротика вроде бы не гипертрофирована, и я бы его в ряд Селин - Буковски не ставил.
- В числе подготовленных вами для публикации вещей вы назвали культовый роман Дугласа Коупленда “Поколение Икс”. Вся американская молодежь того времени стала называть себя поколением Икс. А потом и Пелевин назвал свой роман “Поколение П”, явно отсылая к Коупленду. Как в ваше поле зрения попал этот писатель? Расскажите вкратце историю его публикации на русском языке.
- Меня всегда интересовали вещи молодежные и авангардные. Подростковый возраст пришелся у меня на вторую половину 60-х, и эпоху «Битлз» и хиппи я переживал «онлайн». Затем я сам записался в альтернативщики, побыв несколько лет в среде художников тогдашнего московского андерграунда (в 1975-м даже участвовал в знаменитой выставке в ДК ВДНХ). Этот дух с годами, как ни странно, не иссяк: я вполне адекватно прочувствовал и английский панк конца 70-х, и русский рок конца 80-х. В 1996-м я впервые поехал на «настоящий Запад»: в Кельн на конференцию по авторским правам. И в книжном магазинчике Франкфуртского аэропорта обратил внимание на книжку под названием «Generation X»: во-первых, название было «в стиле рок», а во-вторых, она была какая-то необычная, большого формата, почти квадратная, и с разными иллюстрациями. По тем временам взрослый роман с картинками - это было что-то из ряда вон. Когда я вернулся в редакцию, то стал всем рассказывать, что хорошо было бы на эту книгу обратить внимание. Не помню уже как, но роман раздобыли, прочли - и остались в недоумении. Мне пришлось доказывать, что это действительно ново, оригинально и «круто». В итоге решили сделать тематический «Литературный гид» о новом поколении, провели параллели с «поколением дворников и сторожей» - ну, и все состоялось.
- А теперь поговорим о Михееве как первооткрывателе уникальных талантов. Альфред Кох очень зло написал об открытой вами Оксане Робски, которая за несколько месяцев из полной безвестности вознеслась на вершину славы и стала лидером тиражей (http://www.polit.ru/fiction/2005/10/25/koh_robski.html). Тем не менее ее стиль Кох похвалил. Мне тоже нравится ее упругий слог. Робски вполне читаема в хорошем смысле этого слова. Еще один случай приличного текста, который написал бизнесмен, это “Большая Пайка” - роман Юлия Дубова, бывшего генерального директора ЛОГОВАЗа. Но Дубов не отрицает, что “Большая Пайка” написана вместе с хорошим писателем Виталием Бабенко. А вторую книгу Дубова, которую он написал в Лондоне, вдали от Бабенко, читать невозможно. И поэтому интересно, где кончается Михеев и начинается Робски. Может быть, она вообще нигде не начинается?
И еще. Совершенно неожиданно уже не только читателям, как в случае с Робски, но и солидным критикам понравилась “Валторна Шилклопера” Марты Петровой. Ее включили в шорт-лист престижного Русского Букера. По-моему, вполне заслуженно. Отличный текст. Но к нему вы тоже приложили усилия. Вы достаточно хорошо знакомы с автором “Валторны” (к сведению читателей: Марта Петрова - псевдоним Натальи Кириченко, жены Алексея Михеева). Так кто же написал эту книгу, Алексей Михеев или Марта Петрова, чье имя стоит на обложке?
- Надеюсь, вы понимаете, что ВСЮ правду я все равно не скажу. По разным соображениям. Во-первых, есть корпоративная этика: в РОСМЭНе я уже не работаю, но детали производственного процесса раскрывать все-таки не вправе. Во-вторых, есть этика человеческая. Но могу обозначить некоторые моменты.
Рукопись, подписанная именем Робски, была первична, а весь проект разрабатывался уже с учетом ее наличия. Так что ваша гипотеза («Робски нигде не начинается») тоже неверна. Робски умеет писать сама. Она человек живой, с хорошей реакцией и не отягощенный комплексами писать литературно и красиво.
Про Марту Петрову скажу несколько больше. Мое участие в этом проекте тянет процентов на 20. Я предложил идею и общую структуру: описать ретроспективно один год жизни как есть, в форме дневника, не придумывая никакого сюжета, замкнув повествование в кольцо и сопроводив цитатами из актуального «культурного контекста». Автор написал по этой схеме текст. Я прочел, прошелся рукой стилиста и придумал название. В поп-музыке нормальная практика - сотрудничество исполнителя и продюсера. Здесь похожий случай: моя роль - продюсер (и немного композитор), а Марта Петрова - исполнитель.
У меня к вам тоже есть вопрос. Можно?
- Пожалуйста.
- Будучи виртуально знаком в Сети с американцами, чей родной язык русский, я вынес впечатление, что они современных американских авторов не читают. Предпочитают русских. И плохой английский тут ни при чем. И в «ИЛ», и в издательстве “Иностранка”, и в других издательствах все лучшее, что написано сейчас в Америке, быстро переводится и публикуется. Но они не хотят читать американцев и по-русски. Верно ли мое впечатление?
- По-моему, верно. Но я бы сказал так: эмигранты вообще мало читают, а если читают, то выбирают русских авторов, а не американских. Почему? Несколько причин я назову.
Первая: Россия стала для них в какой-то степени экзотикой. Это ведь уже заграница. А Америка - это то, что они видят каждый день. Вторая: американские писатели, в основном, левые либералы, обличающие богатых, расистов и т.д. И даже если это написано хорошо, все равно нам трудно понять, почему на страницах американских книг многие персонажи, уроженцы США, молодые и здоровые, для которых английский родной, живут в надежде на подачки или удачу, ищут забвения в наркотиках и алкоголе. Наши американские соседи, друзья, сослуживцы на героев этих книг не похожи. А значит, у большинства американских писателей одна Америка, а у большинства американцев - другая.
- Не стоит обобщать. Читайте современных американских авторов в «ИЛ». Не все они такие уж политкорректные. Вы упоминали Буковски, в нем ничего политкорректного не было. Из современных американцев могу порекомендовать замечательного, на мой взгляд, Пола Остера, которого журнал открыл в 1997-м, напечатав в № 6 первый роман его «Нью-Йоркской трилогии» - City of Glass. Я написал к этой публикации послесловие «До последней капли алфавита», которое считаю лучшей своей (авторской) работой в журнале.

Беседовал Дан ДОРФМАН