Марк Розовский: поступив в МГУ, испытал шок
Все время моего обучения в МГУ было ярким. Я поступил в университет в 1955-м, а закончил в 1960-м. Надо понимать, что это было за время. Это была оттепель, и сразу же, поступив на первый курс, я испытал шок, когда увидел, что там происходило. Я стал участником комсомольского собрания всего факультета, которое продолжалось… трое суток. Собрание было очень бурное, и оно было посвящено тому, что надо менять программу изучения на факультете журналистики. Они требовали, например, чтобы преподавали стенографию и машинопись, чего до этого не делалось. Надо сказать, что эти требования были удовлетворены, и руководство факультета очень чутко отнеслось к ним. Кроме этого, поскольку это было время раскрепощения общественного сознания, меня поразило, что на комсомольском собрании читали стихи. Причем это были прекрасные стихи прекрасных поэтов. Это было неожиданно.
С первого курса я стал ходить в Клуб МГУ, сейчас это церковь св. Татьяны. Там делали капустники. Это был центр демократической молодежи, московского студенчества, а может, и большего масштаба. Там выступал Рихтер, свои первые фильмы показывал Андрей Тарковский. В рамках студии "Наш дом" мы ставили там первые свои спектакли.
Учеба и целина
Но это все сопутствовало учебе, а главное было - сама учеба, и это было уникальным. У нас были потрясающие преподаватели. Лекции по русской литературе XIX века читал Владимир Александрович Архипов, мощнейший педагог. О древнерусской литературе нам рассказывал Александр Васильевич Западов, а про античную - Елизавета Петровна Кучборская. На филфаке преподавал знаменитый профессор Сергей Радциг. Я с таким благоговением вспоминаю эти имена, потому что это были настоящие русские интеллигенты. Не просто гуманитарии высшего класса. Русская классика, высокая литература - это те фундаментальные ценности, которые были привиты мне в Московском университете.
Нельзя не вспомнить целину. Мы провели 93 дня на севере Казахстана. Жили в палатках. В начале все было романтично, хотя и было много работы: мы как звери работали на комбайнах.
Я был правоверным комсомольцем. Я поступил в МГУ и был счастлив. Был полон веры в лучшее будущее своей страны. Мы были очень патриотично настроены, хотя и были веселыми и живыми при этом. 1960-е еще не наступили в полной мере, но в университете это уже чувствовалось, шестидесятничество уже началось.
Целина меня лично переломала, в принципе - в хорошем смысле. Это были очень яркие переживания, это было потрясение. Я узнал жизнь, оторвался от иллюзий и такого прямого советизма, потому что увидел обман, житейские конфликты, приписки и лицемерие власти.
Мы ехали с ожиданием собственного подвига, а получили "по мордам". У нас там был голод, трое суток мы ничего не ели, но мы знали, что в вагончике наших комсомольских руководителей наши начальники уплетали консервы. Такие простые вещи действовали, и не только на меня одного.
При всем при этом там была романтика, дружба. Люди, с которыми мы жили в одной палатке, - мои друзья до сих пор. Я их по-настоящему люблю. Это такая мужская дружба, в которую я верю, и без которой я, может быть, и не сделал фильм "Три мушкетера". Говоря сегодняшним языком, это те самые духовные скрепы, которые человек сам обязан обнаружить, а потом культивировать, и благодаря которым он живет в других измерениях и подвергается другим испытаниям. И все это дал Московский университет.
Своя жизнь и жизнь страны
И еще оттуда какая-то стойкость - я никогда не прогибался ни перед кем. В университете мы получили этот стержень.
Эти годы были бедные, в студенческих столовых мы ели хреновую еду, стипендия была нищенской, все бедствовали. Но на фоне этого бедствования, этой инерции послевоенного быта никто не требовал чего-то сногсшибательного. Просто тогда для нас счастьем было единение друг с другом и страной.
Мы тогда не хотели поменять свою собственную жизнь. Мы хотели включить нашу собственную жизнь в жизнь страны. Сейчас много патриотов на продажу, а тогда был патриотизм душевный и выстраданный. Когда был Гагарин, то это было действительно что-то несусветное. Это было такое счастье, радость и гордость за страну. Меня тогда не надо было звать на улицу, никто меня не звал, но я выскочил вместе со всеми, и мы прошлись перед университетом и пели песни. Это был естественный позыв души, веры. Но точно так же было неприятие вранья, ввода войск в Чехословакию, судов над диссидентами. В МГУ воспитывалось неприятие этих политических проявлений.
В 1960-е годы благодаря университету мы стали готовить перестройку. Это не только желания Горбачева - смешно об этом слышать. Горбачев, кстати, тоже из этого университета и прошел те же этапы.
Я вспоминаю студенческие годы как счастливейшие в своей жизни. И я думаю, что абсолютное большинство моих сокурсников испытывают те же самые чувства.